Memorie-2019

 

 

Descrizione: Descrizione: Descrizione: Descrizione: carta TERZA ROMA 

DA ROMA ALLA TERZA ROMA

XXXVIII SEMINARIO INTERNAZIONALE DI STUDI STORICI

Капитолий, 20-21 aprile 2018

 

 

 

2018-10-04_SamoylovНиколай Самойлов

профессор

Директор Центра изучения Китая

Санкт-Петербургский государственный университет

 

РОССИЙСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ НЕРЧИНСКОГО ДОГОВОРА

print in pdf

 

Оглавление: 1. Середина XVIII в. – 1917 г. – 2. 1917 – 1960 гг. – 3. 1960-е годы. – 4. С 1970-х гг. до наших дней. – 5. Заключительные замечания.

 

 

1. – Середина XVIII в. – 1917 г.

 

Нерчинский договор, подписанный в 1689 г., явился первым в истории договорно-правовым актом, заключенным между Россией и Китаем. Споры по поводу его оценки и исторической роли велись на протяжении долгого времени и не утихают сегодня.

Российские ученые занимаются изучением истории подписания Нерчинского договора очень давно, начиная с середины XVIII в., и уже в то время значение этого международно-правового акта оценивалось неоднозначно. Некоторые авторы весьма критично подходили к оценке результатов дипломатической миссии Ф.А.Головина и переговоров в Нерчинске.

Академик Санкт-Петербургской Академии Наук Герхард Фридрих Миллер, еще в середине XVIII в. положивший начало выявлению архивных документов по истории русско-китайских отношений, первым указал на спорный характер Нерчинского договора и прав Цинской империи на Приамурье, высказав при этом мысль о целесообразности проведения границы непосредственно по реке Амур[1]. Аналогичной точки зрения придерживался в XIX веке российский путешественник, географ и натуралист Александр Федорович Миддендорф, который считал неудачный, по его мнению, для России Нерчинский договор результатом отсутствия у Ф.А.Головина мужества перед лицом превосходящих сил маньчжуро-китайского войска[2].

По мнению выдающегося русского китаеведа академика В.П.Васильева, Головин, уступая Китаю Амурские земли, «как будто вовсе не имел понятия о выгодах своего государства; весь трактат написан был под влиянием панического страха или насилия. Даже сличая маньчжурский подлинник с русским, - писал академик Васильев, - мы находим, что последний… имеет более невыгодное толкование»[3] и выгоден исключительно цинскому Китаю.

Прямо противоположную оценку дипломатической деятельности Головина и достигнутых им в Нерчинске результатов в XIX веке давали Г.А.Сычевский (советник Троицко-Савского пограничного управления) и военный историк Г.И.Тимченко-Рубан, которые считали, что при подписании Нерчинского договора Ф.А.Головин продемонстрировал  настоящую государственную мудрость.

По мнению Г.А.Сычевского, Головин проявил «дипломатическую ловкость и дальновидное соображение», оставив без разграничения до «благоприятных обстоятельств» район р. Уды[4]. В свою очередь, Г.А.Тимченко-Рубан, полемизируя с академиком А.Ф.Миддендорфом, обвинявшим боярина Федора Головина в «малодушии» и даже в «трусости», проявленной при подписании договора, указывал, что из-за слабости военных сил «отстаивать силою оружия поселения на Амуре нам было бы прямо невозможно... Услугу же отечеству он [Головин] вольно или невольно, но оказал несомненно, и эта услуга выразилась в той неопределенности многих пунктов Нерчинского трактата, которые всегда могли быть оспариваемы и которые впоследствии привели к мирному приобщению всего Приамурья и даже Уссурийского края к русским владениям..»[5].

Положительно оценивал Нерчинский договор и офицер российского флота Дмитрий Иринархович Завалишин (1804-1892), осужденный по делу декабристов и многие годы проживший в Сибири. Он отмечал, что длительный пограничный спор между Россией и Китаем был разрешен Нерчинским договором весьма удовлетворительно для обеих сторон: «Вследствие такого обоюдовыгодного решения наступил долгий, весьма выгодный для России период дружественных отношений между Россией и Китаем, и надо сказать наши государственные люди того времени имели вполне основательную причину дорожить такими отношениями…»[6].

В 1879 г. в журнале «Русский архив» была опубликована статья Петра Васильевича Шумахера «Наши сношения с Китаем (с 1567 по 1805)»[7]. В начале 1860-х годов он служил чиновником для особых поручений при генерал-губернаторе Восточной Сибири графе Н.Н.Муравьеве-Амурском. За годы своей службы Шумахер объездил огромную территорию, собирая информацию об амурских землях и занимаясь, по поручению Муравьева-Амурского, написанием истории края. В результате этой кропотливой работы появились исторические очерки, опубликованные в конце 1870-х годов в журнале «Русский Архив».

В одном из этих очерков, написанном по преимуществу на основе иезуитских документов, Шумахер подробно описал процесс заключения Нерчинского договора. При изложении и анализе хода российско-маньчжурских переговоров П.В.Шумахер использовал записки французского иезуита Жербийона. Из этого источника автор заимствовал текст самого договора, и поэтому пользовался французским переводом латинской версии трактата. Анализируя итоги миссии Федора Головина, Шумахер назвал Нерчинский договор «чувствительной для России потерей всего Амура», оценив его подписание как неудачу российской дипломатии, однако отметил, что «при всей его неудаче, заключалась та хорошая сторона, что один из пунктов Нерчинского договора был, некоторым образом, поводом к возобновлению в наше время вопроса об Амуре»[8]. Вместе с тем Шумахер признал важную роль иезуитов Жан-Франсуа Жербийона и Томаша Перейры в процессе переговоров, обратив внимание на то, что Головин и другие члены русского посольства в знак признательности подарили им несколько дорогих соболиных и колонковых шкурок.

 

 

2. – 1917 – 1960 гг.

 

После революции 1917 г. начинается новый период развития российской историографии, в основе которого лежали марксистско-ленинские политические и идеологические установки, направленные на критику прошлого, и соответствующая методология исследований. Все это в полной мере касалось и истории российско-китайских отношений, хотя и не исключало в ряде случаев объективного анализа исторических источников[9].

В 1929 г. была опубликована книга профессора Бориса Григорьевича Курца[10], положившая начало новому (советскому) периоду в изучении контактов России и Китая в XVII в. Анализируя подписание Нерчинского договора, Курц сделал акцент на тех сложностях, с которыми пришлось столкнуться Головину во время переговоров, в частности на вооруженном давлении со стороны цинских войск. Вместе с тем Курц очень положительно оценил участие в переговорах иезуитов и помощь, оказанную ими русским посланникам: «Только благодаря иезуитам Жербильону и Перейре удалось обходить недоразумения. Русские прежде не доверяли иезуитам, но тогда видя, что без их помощи обойтись нельзя, так как иезуиты уже сжились с китайцами и умели с ними разговаривать, стали оказывать им полное доверие»[11]. Курц отмечал, что хотя Россия и потеряла по этому договору богатую и обширную Амурскую область и прекрасные соболиные промыслы,  Московское правительство в целом осталось довольно содержанием трактата, поскольку он узаконил право взаимной торговли.

Первым в советской историографии исследованием, непосредственно посвященным истории подготовки и заключения Нерчинского договора, стала монография П.Т.Яковлевой[12], написанная на основе большого количества архивных материалов, часть которых была привлечена впервые. Книга была опубликована в период тесного сотрудничества СССР и КНР, который обычно называют временем советско-китайской дружбы, что не могло не сказаться на некоторых оценках. Яковлева охарактеризовала Нерчинский договор как равноправный, не ущемлявший права России и Китая[13].

Как ранее Б.Г.Курц, П.Т.Яковлева первостепенное внимание уделила статье Нерчинского договора об установлении торговых отношений между Россией и Китаем. Так, она утверждала, что «столкновение из-за Амура было кратковременным и имело локальный характер, а затем был заключен Нерчинский договор о мире и торговле, на основе которого в течение 200 лет русско-китайские отношения являлись отношениями мира и возраставших взаимовыгодных торговых связей. Этот договор имел важное военное и экономическое значение для обеих стран»[14]. П.Т.Яковлева утверждала, что в инструкциях, полученных Ф.А.Головиным, «главное значение придавалось вопросам установления широкой, свободной и взаимной торговли с Китаем. Россия дорожила своими владениями в Приамурье и поэтому обязывала свое посольство упорно добиваться признания границей реки Амура. Однако вопрос о разграничении земель был для русского посольства в тот момент второстепенным»[15]. Далее эта мысль была сформулирована автором еще более определенно: «Россия добивалась мира с Китаем прежде всего ради установления взаимной торговли»[16], а мир, достигнутый Головиным в 1689 г. пусть даже ценой потери Амура и Албазина, отвечал, по мнению Яковлевой,  русским интересам, так как Россия смогла добиться взаимовыгодной торговли с цинским Китаем.

Аналогичной точки зрения придерживался и советский историк Петр Иванович Кабанов. Он считал, что Головин четко и последовательно выполнял директивы русского правительства; пограничная черта была в мирном договоре обусловлена настолько неопределенно, что открывало «самые широкие возможности для новых переговоров об уточнении границ на Востоке». По мнению Кабанова, именно установление торговых связей «было основной целью нерчинских переговоров»[17]. С таких же позиций подходил к оценке Нерчинского договора известный советский китаевед - директор института Дальнего Востока РАН Михаил Иосифович Сладковский. В своих работах он утверждал, что в результате достигнутых в Нерчинске договоренностей «были урегулированы приграничные споры» и определены «правовые основы для равноправной торговли, в чем оба государства были заинтересованы»[18].

В 1960 г. вышла в свет монография Б.Г.Щебенькова «Русско-китайские отношения в XVII в.»[19].  Причину установления связей с России с Цинской империей этот автор видел в развитии товарно-денежных отношений и попытках западноевропейских держав использовать удобный путь в Китай через русские владения. Щебеньков, в отличие от предшественников, очень негативно относился к иезуитам, объясняя неудачи первых русских посольств в Китай их происками. Нерчинский договор он оценивал как равноправный и даже выгодный для России.

 

 

3. – 1960-е годы

 

В 1960-х годах в связи с обострением советско-китайских отношений, появлением идеологических противоречий и выдвижением руководителями КНР территориальных претензий к Советскому Союзу в советской исторической науке началась так называемая «борьба с маоистской фальсификацией истории». В этом контексте увидели свет публикации, касавшиеся различных аспектов русско-китайских отношений. В том числе началась переоценка Нерчинского договора, который стал трактоваться исключительно как дипломатическое поражение России.

В 1964 г. известный советский историк академик Владимир Михайлович Хвостов в своей статье «”Китайский” счёт по реестру и правда истории» дал весьма резкую оценку Нерчинскому договору: «Этот договор, подписанный представителями русского правительства под угрозой со стороны превосходящих маньчжуро-китайских войск, был вовсе не равноправным, а навязанным силой актом, причем в роли захватчика и насильника выступала Китайская империя»[20].

В 1969 г. была опубликована монография В.А.Александрова «Россия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.)»[21] (второе издание книги вышло в 1984 г.). Этот автор широко использовал русские архивные материалы и сумел доказать, что дальневосточные территории во второй половине XVII в. уже принадлежали России, что, по его мнению, свидетельствовало о том, что в результате подписания Нерчинского договора произошла аннексия российских территорий, в результате которой «захват Цинской династией части Приамурья и гибель там русского земледелия задержали без малого на 200 лет социально-экономическое, хозяйственное и культурное развитие этого края»[22]. В.А.Александров охарактеризовал Нерчинский договор как «сложный памятник дипломатической истории России»[23].

При этом следует отметить, что начавшаяся в то время дискуссия между историками СССР и КНР объективно способствовала тому, что на рубеже 1970-х годов в Советском Союзе развернулась активная публикация архивных документов по истории русско-китайских отношений. Под руководством академиков С.Л.Тихвинского и В.С.Мясникова начала выходить в свет масштабная серия документов и материалов, ставшая ценнейшей источниковой базой для всех дальнейших исследований по данной теме. Первые тома были посвящены XVII веку[24].

В 1973 г. была опубликована статья Н.Ф.Демидовой «Из истории заключения Нерчинского договора 1689 г.». Автор утверждала, что русские послы, уступая цинам Албазин и другие приамурские территории, действовали в соответствии с правительственным наказом, а правительство царевны Софьи, допуская возможность временной территориальной уступки, стремилось заключить мирный договор, чтобы укрепить внутри страны свой пошатнувшийся авторитет[25].

 

 

4. – С 1970-х гг. до наших дней

 

В 1970-х гг., по мере введения в научный оборот новых архивных материалов, и в частности, привлечения источников маньчжурского и китайского происхождения, советские исследователи стали несколько иначе подходить к оценке Нерчинского договора, уделяя первостепенное внимание изучению сути внешней политики Цинской империи.

Л.И.Думан указывал, что «Цинская империя, будучи в XVII в. сильнейшим государством Восточной Азии, проводила в отношении своих соседей, в том числе России, агрессивную политику, стремясь к расширению своей территории. Используя благоприятное для себя соотношение сил и выгодные военно-стратегические условия на Дальнем Востоке, цинское правительство захватило к концу 80-х годов XVII в. часть русских владений в Приамурье, что нашло отражение в Нерчинском договоре, навязанном России силой»[26].

Г.В.Мелихов высказал суждение о том, что «маньчжуро-китайские власти предприняли грубое нарушение статус-кво, существовавшее в Приамурье более 40 лет. Воспользовавшись своим военным превосходством, они прибегли к военным действиям и военному шантажу на последующих мирных переговорах. Спустя 150 лет, в условиях изменившегося соотношения сил, Российское государство вернуло себе, но мирными средствами (путем переговоров, без пролития крови) большую часть этих потерянных в 1689 г. земель и, таким образом, восстановило историческую справедливость»[27]. При этом он настаивал на том, что версия о насильственном характере подписания Нерчинского договора подтверждается не только русскими, но и цинскими официальными источниками[28]. А.Прохоров, также ссылаясь на китайские и маньчжурские источники, отмечал, что Цинская империя захватила у Русского государства территории, которые ей ранее никогда не принадлежали[29].

Аналогичным образом подходил в то время к оценке Нерчинского договора и академик Сергей Леонидович Тихвинский, отмечавший, что «по навязанному России силой оружия Нерчинскому договору 1689 г. Албазин и другие русские поселения на Амуре были покинуты и русская колонизация Приамурья и Приморья была приостановлена более чем на полтора столетия»[30].

Еще более жестко оценивал ситуацию, сложившуюся в зоне соприкосновения интересов Русского государства и Цинской империи, волгоградский историк Е.Л.Беспрозванных, который утверждал, что Нерчинский договор «был заключен в условиях фактической оккупации цинскими войсками Приамурья, что позволило цинским дипломатам шантажировать русских представителей угрозой войны и разрушения слабых русских острогов»[31]. По мнению этого автора, «с юридической стороны Нерчинский договор был документом несовершенным»[32] и по этой причине не мог «ни фактически, ни юридически» определять русско-китайскую границу в Приамурье[33].

Наиболее подробно, на основе уникальных исторических источников, история подписания Нерчинского договора была исследована в трудах академика Владимира Степановича Мясникова. В своей обобщающей монографии В.С.Мясников, уделяя пристальное внимание изучению стратагемной дипломатии цинов, отметил, что для внешней политики Цинской империи Нерчинский мир, увенчавший завершение стратагемы Сюань Е (Канси), рассчитанной на захват русских владений, разрешал две важнейшие для него проблемы: «Амур попал под контроль цинских войск, на северном берегу его образовалась буферная зона пустынных земель», а Россия брала в тот момент обязательство поддерживать мир, что позволяло цинскому Китаю начать войну с джунгарским ханом Галданом за Северную Монголию[34].

Вместе с тем, В.С.Мясников, всесторонне рассмотрев содержание Нерчинского договора, подчеркивает важность данного договора для всей последующей истории русско-китайских отношений и указывает на его значение как «договора о мире и добрососедских отношениях между европейской державой и крупнейшим государством Восточной Азии»[35] и как «первого международно-правового акта, способствовавшего ликвидации конфликтной ситуации на заре международных отношений на Дальнем Востоке»[36].

В последнее время в исследованиях российских историков основное внимание уделяется изучению влияния Нерчинского договора на торговые связи России и Цинской империи, а также оценкам его правового значения. В этом плане очень показательна статья дальневосточной исследовательницы Г.Н.Романовой, которая с одной стороны отмечает большую значимость этого договора для развития российско-китайской торговли, а, с другой, указывает на его особый характер, подчеркивая, что «основное значение Нерчинского договора состояло в том, что Россия и Китай обязались в дальнейшем строить свои отношения на условиях мира, добрососедства и равноправия. Россия была первым государством, торговые отношения которого с Китаем основывались на правовом базисе, в то время как испанцы, португальцы и, отчасти, голландцы правовой базы для торговли с Китаем не имели, а английские колонизаторы пытались навязать Китаю торговые отношения силой»[37].

В коллективной монографии, вышедшей в 2019 г. под редакцией А.П.Забияко и А.Н.Черкасова и посвященной истории Албазинского острога, отмечается, что Федор Головин «в стремлении нормализовать отношения с Китайской империей ради выгодной торговли через Кяхту» и из-за того, что ему «пришлось вести переговоры тяжелых условиях» был вынужден «отказаться от земель, расположенных по Амуру»[38]. Однако Нерчинск, в районе которого находились серебряные рудники, остался на территории России и «одна из целей продвижения русских на восток – поиск источников серебра была достигнута»[39].

 

 

5. – Заключительные замечания

 

Со своей стороны я хотел бы заметить, что отношения России с Китаем долгое время рассматривались российскими историками лишь как часть истории российской внешней политики, как определенный элемент всей совокупности международных отношений. Особая специфика двусторонних отношений с гигантским восточным соседом, представляющих собой уникальный пример межцивилизационного диалога, практически не учитывалась. Действия китайской стороны в отношении России чаще всего анализировались и оценивались исходя из критериев, принятых в отношениях между европейскими государствами.

Правда, отдельные попытки рассмотрения российско-китайских отношений как взаимодействия двух различных мировосприятий предпринимались уже во 2-й половине XIX в. Например, известный российский ученый и советник МИДа по международно-правовым вопросам Ф.Ф.Мартенс в 1881 г. опубликовал исследование[40], в котором пришел к выводу о том, что, несмотря на то, что тексты российско-китайских трактатов могли пониматься одинаково, дух договоров и соглашений трактовался обеими сторонами по-разному. Причина этого, по его мнению, состояла в том, что традиционные культурные и юридические понятия, присущие двум государствам и народам, порой оказывались абсолютно противоположными.

Ситуация в этом плане в последние десятилетия стала серьезным образом меняться, особенно после появления исследований академика В.С.Мясникова, обратившего внимание на необходимость изучения истории российско-китайских отношений «не только как части общей истории международных отношений, но и как существенного компонента всемирно-исторического процесса межцивилизационной конвергенции»[41].

В российской внешнеполитической традиции и дипломатическом этикете к XVII веку, то есть ко времени зарождения и становления дипломатических контактов с Китаем, постепенно утвердилось пришедшее из Европы представление об относительном равенстве субъектов международных отношений. И хотя в дипломатической практике в основном это было именно так, не следует забывать, что историческая, культурная и религиозная традиции средневековой России также несли в себе существенный элемент мессианства, в чем прослеживается сходство с традициями императорского Китая. Как пишет В.С.Мясников, «при установлении отношений двух стран естественно сложилась система координат, в которой горизонтальную линию образовывали европейские традиции и методы, а вертикальную - китайские. В результате взаимодействие сторон формировалось как вектор развития, получилась третья линия, вобравшая в себя элементы того и другого подходов»[42].

На наш взгляд, хотя условия Нерчинского договора 1689 г. оказались весьма невыгодными для русской стороны, поскольку России пришлось пойти на существенные территориальные уступки Цинской империи, историческое значение этого документа может быть в полной мере оценено лишь с учетом последующей исторической перспективы. Этот дипломатический документ, долгое время рассматривавшийся лишь с внешнеполитических и юридических позиций, являет собой пример своеобразного социокультурного компромисса - компромисса двух мировосприятий, отражавших специфику столь разных культур.

Кроме того, стоит отметить и то обстоятельство, что впервые в истории династии Цин важные переговоры велись за пределами империи (вне традиционного геополитического пространства). Настояв на этом, Ф.А.Головин сумел добиться равенства в посольском церемониале, и цинские дипломаты ради достижения конечной цели согласились на подобный характер ведения переговоров. Казалось бы, цины добились большего: они смогли отодвинуть границы русских владений от Амура. Но важно понять, для чего им это было необходимо. Маньчжуры не нуждались в хозяйственном освоении этих территорий, поэтому они с такой легкостью согласились не заселять албазинские земли. С политико-идеологической точки зрения маньчжурам гораздо важнее было создать между своей империей и русскими «варварами – лоча» своеобразное «нулевое пространство» - буферную зону, которая в дальнейшем практически не осваивалась, но играла важную роль в конструировании новой геокультурной модели Цинской империи.

Не сумев полностью разгромить русские отряды, цинские власти хотели убедить население империи в том, что «русские варвары» приведены к покорности. Свидетельством тому должен был служить данный договор и вытекавшие из него положения о возможности для русской стороны направлять посольства в Китай и вести торговлю, так как их можно было интерпретировать в традиционном духе, то есть как «даннические отношения». Для цинской дипломатии не имело ровно никакого значения, что все это не вытекало из текста договора буквально. Важно было другое: внушить своим подданным, что еще одни «варвары» покорились Сыну Неба.

С точки зрения российских дипломатических стереотипов, все статьи договора выглядели вполне равноправно и только так и могли быть интерпретированы. В пункте о посольствах и торговле ничего не было сказано о поднесении «дани»: «Каким-либо ни есть людем с проезжими грамотами из обоих сторон для нынешние начатые дружбы для своих дел в обоих сторонах приезжати и отъезжати до обоих государств добровольно и покупать и продавать, что им надобно, да повелено будет»[43].

Таким образом, Россия получила желаемый документ, знаменовавший установление договорных отношений с огромным восточным соседом. Ничто больше не препятствовало хозяйственному освоению российской части Дальнего Востока. Лишившись на определенное время приамурских земель, Россия продолжала развиваться как азиатская и тихоокеанская держава. Но самое главное, и это отмечают как российские, так и китайские ученые, договор почти на 200 лет обеспечил мир на Дальнем Востоке и безопасность российской и китайской территории в данном регионе. Выражаясь современным языком, заложил основы системы региональной безопасности.

В тексте Нерчинского договора было четко сказано: «А войны и кровопролития с обоих сторон... не всчинать»[44]; любые конфликты должны были разрешаться путем переговоров. В течение последующих двух веков России приходилось вести войны практически со всеми своими соседями, а на границе с Китаем не было серьезных конфликтов вплоть до конца XIX в. Цинская империя также объективно выиграла от установления мира в данном регионе. Этот факт можно считать главным результатом межцивилизационного компромисса, достигнутого в 1689 г. в Нерчинске.

 

 



 

[Un evento culturale, in quanto ampiamente pubblicizzato in precedenza, rende impossibile qualsiasi valutazione veramente anonima dei contributi ivi presentati. Per questa ragione, gli scritti di questa parte della sezione “Memorie” sono stati valutati “in chiaro” dal Comitato promotore del XXXVIII Seminario internazionale di studi storici “Da Roma alla Terza Roma” (organizzato dall’Unità di ricerca ‘Giorgio La Pira’ del CNR e dall’Istituto di Storia Russa dell’Accademia delle Scienze di Russia, con la collaborazione della ‘Sapienza’ Università di Roma, sul tema: «IMPERO UNIVERSALE, CITTÀ, COMMERCI: DA ROMA A MOSCA, A NERČINSK») e dalla direzione di Diritto @ Storia]

[1] Г.-Ф. Миллер, Изъяснение сумнительств, находящихся при постановлении границ между Российским и Китайским государствами 7197 (1689) года // Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие. 1757, апрель. С.305-321.

[2] А. Миддендорф, Путешествие на Север и Восток Сибири, ч. I. СПб., 1860. С.144-145.

[3] Открытие Китая и другие статьи академика В.П.Васильева. СПб., 1900. С.68.

[4] Историческая записка о китайской границе, составленная советником Троицко-Савского пограничного управления Сычевским в 1846 году.— В кн.: Чтения в обществе древностей российских при Московском университете, кн. 2 . М., 1875. С. 4.

[5] Г. Тимченко-Рубан, Присоединение к русским владениям Приамурья, Сахалина и Уссурийского края // Военный сборник. 1909, № 8. С.192.

[6] Д. Завалишин, Отношения Китая к России // Китай у русских писателей. М., 2008. С.142-143.

[7] П.В. Шумахер, Наши сношения с Китаем  (1567 – 1805). Исторический очерк // Русский архив. 1879. № 6. С.145-183.

[8] Там же. С.173.

[9] В настоящее время советский период развития китаеведения привлекает пристальное внимание исследователей. Появились работы по отечественной историографии русско-китайских отношений XVII в.: Д. О. Лоевский, Русско-китайские отношения в XVII в.: отечественная историография // Документ. Архив. История. Современность. Вып. 5. Екатеринбург, 2005. С. 277-286; Е.О. Полякова, Отечественная историография русско-китайских отношений XVII в. // Документ. Архив. История. Современность. Вып. 11. Екатеринбург , 2010. С. 11-26.

[10] Б.Г.  Курц, Русско-китайские сношения в XVI, XVII и XVIII столетиях. Харьков, 1929.

[11] Там же. С.49.

[12]  П.Т. Яковлева, Первый русско-китайский договор 1689 года. М., 1958.

[13] Там же. С.211.

[14] Там же. С.13.

[15] Там же. С.134.

[16] Там же. С.159.

[17] П.И. Кабанов,  Амурский вопрос. Благовещенск, 1959. С. 21-22.

[18] М.И. Сладковский, Очерки экономических отношений СССР с Китаем. М., 1957. С. 26.

[19] Б.Г. Щебеньков, Русско-китайские отношения в XVII в. М., 1960.

[20] В.М. Хвостов, «Китайский» счёт по реестру и правда истории // Международная жизнь. 1964. № 10.

[21] В.А. Александров, Россия на дальневосточных рубежах (вторая половина XVII в.). М., 1969.

[22] Там же. С.195.

[23] Там же. С.192

[24] Русско-китайские отношения в XVII в.: материалы и документы. Т. 1. М., 1969; Т. 2. М., 1972.

[25] Н.Ф. Демидова, Из истории заключения Нерчинского договора 1689 г. // Россия в период реформ Петра I. М., 1973.

[26] Внешняя политика государства Цин в XVII веке. М., 1977. С.332.

[27] Г.В. Мелихов, Как готовилась агрессия феодальных правителей цинского Китая против русских поселений в Приамурье в 80-х годах XVII в. // Документы опровергают. Против фальсификации истории русско-китайских отношений / Отв. ред. С.Л.Тихвинский. М., 1982. С.98.

[28] Г.В. МЕЛИХОВ, Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII в.). М., 1974.  С. 185-192.

[29] А.К ПРОХОРОВ, К вопросу о советско-китайской границе. М., 1975. С.82.

[30] С.Л. Тихвинский, История Китая и современность. М., 1976. С. 96.

[31] Е.П. Беспрозванных, Приамурье в системе русско-китайских отношений. XVII – середина XIX в. М, 1983. С.56

[32] Там же.

[33] Там же. С.57.

[34] В.С. Мясников, Империя Цин и Русское государство в XVII веке. М.: Наука, Глав. ред. вост. лит-ры, 1980. С.252.

[35]  В.С. Мясников, Историческое значение Нерчинского договора // И не распалась связь времен… . К 100-летию со дня рождения П.Е.Скачкова. М., 1993. С.85-90.

[36] Там же.

[37] Г.Н.РОМАНОВА, Становление российско-китайских торговых связей (XVII–первая треть XVIII в.) // Таможенная политика России на Дальнем Востоке. 2014. № 2(67). С.106.    

[38] Албазинский острог: История, археология, антропология народов Приамурья / Отв. ред. А.П.Забияко, А.Н.Черкасов. Новосибирск, 2019. С.119-120.

[39] Там же. С.120.

[40] Ф.Ф. МАРТЕНС, Россия и Китай. СПб., 1881.

[41] В.С. Мясников, Историко-культурные особенности экономического взаимодействия России с Китаем // Россия во внешнеэкономических взаимоотношениях: уроки истории и реальность. М., 1993. С.106-107.

[42] В.С. МЯСНИКОВ, Квадратура китайского круга: Избранные статьи: в 2 кн. Кн. 1. М., 2006. С.448.

[43] Русско-китайские договорно-правовые акты. 1689-1916. М., 2004. С.28.

[44] Там же. С.29.