Содержание: 1.
Теоретическое
значение
фрагмента
Варрона De ling. lat. 5. 86 и
направления
изложения. – 2.
«Теология»
Варрона и
жреческие
классификации. – 3. Quod fidei publicae inter populos praeerant: о некоторых
современных
предубеждениях
в отношении
«международного
права»
римлян. – 4.
Римская
концепция
войны (и мира). –
5. Ut iustum conciperetur bellum: модели
«справедливой
войны». – 6. Iustus
et legitimus hostis: права «врага». – 7. Ut foedere fides pacis constitueretur: римское понятие мира.
Отправной
точкой моих
размышлений
о «международном
праве» римлян[1] является
известный
пассаж
Варрона (De ling. lat. 5. 86), в
котором
великий
антиквар
объясняет этимологию
слова fetiales[2]
ссылкой на
функцию,
представлявшую
собой очень
важную
прерогативу
этих жрецов: quod fidei publicae inter populos praeerant.
Fetiales, quod fidei publicae inter populos praeerant: nam per hos fiebat ut iustum conciperetur bellum, et inde[3] desitum, ut foedere fides pacis constitueretur. Ex his mittebantur, ante quam conciperetur, qui res repeterent, et per hos
etiam nunc fit foedus, quod fidus Ennius scribit dictum[4].
Привязывая этимологию слова к функции жрецов-фециалов, quod fidei publicae inter populos
praeerant, Варрон[5] и другие древние грамматики[6] устанавливают, таким образом, очень тесные отношения между fides, foedus и fetialis. Из функции «заведования fides publica»[7] Варрон выводит наличие исключительной компетенции у фециалов при объявлении войны (ut iustum conciperetur bellum) и при заключении мирных договоров (ut foedere fides pacis constitueretur). По
правде
сказать, в
процитированном
отрывке есть
упоминание и
о rerum repetitio: таким
образом,
подчеркивается
также роль фециалов,
исключительная
в
торжественной
процедуре
требования
возвращения (qui res repeterent); эта
процедура,
обязательно
осуществлявшаяся
до
формального
объявления
войны (ante quam conciperetur) и
предваряющая
непосредственное
использование
военной силы
попыткой
уладить конфликт
inter populos, еще раз
показывает
мирный, по
сути своей, характер
«международных
отношений» в
римской
религиозно-правовой
системе[8].
Я не стану –
хотя это
тоже, быть
может, было
бы интересно
сделать –
говорить
непосредственно
о fides publica[9];
однако это
понятие
послужит
отправной точкой
и составит
предмет
каждой
отдельной части
нашего
изложения[10]: я
затрону в
первую
очередь
проблему
соотношения
варроновой
«теологии» и
систематики
жреческих
документов;
далее я
займусь
анализом
некоторых
современных
предубеждений
в отношении римского
«международного
права»; затем
будут
рассмотрены
римские
понятия
войны и мира,
причем
особое
внимание
хотелось бы уделить
образцам
«справедливой
войны», правам
«противника»
и, наконец,
понятию мира.
Пассаж,
относящийся
к фециалам,
вписывается
в более
широкий
контекст
этимологий
терминов,
употребляемых
применительно
к homines (quae sunt hominum propria), и в
этом
контексте
представляется
очень интересным
порядок
классификации,
присутствующий
в изложении
Варрона.
Изложение «человеческих»
этимологий
начинается ab honore publico: таким
образом,
великий
антиквар
сначала исследует
названия
магистратур[11],
следуя порядку,
ставящему (по
значению их
функций) магистратов
впереди
жрецов; при
этом он,
однако, не
забывает о
тесной связи
(в том числе и
этимологической)
жрецов (sacerdotes) со
священнодействиями
– sacra[12].
Порядок,
использованный
Варроном в
рассуждении de hominibus (De ling. lat. 5. 80–94), таким
образом,
отходит по
одному из
важных
идеологических
аспектов от
характерной
для римской
юриспруденции
классификации
ius publicum (sacra, sacerdotes, magistratus),
содержащейся
в «De legibus»
Цицерона[13] и
продекларированной
в знаменитом
пассаже из «Institutiones»
Ульпиана (Publicum ius in sacris, in sacerdotibus, in magistratibus consistit)[14],
которая
постулирует
другую
функциональную
иерархию: sacra и sacerdotes
предшествуют
магистратам. «Такое
подразделение,
– пишет П.
Каталано, –
характерно
для
республиканской
юриспруденции,
оно
проведено в
стихийном
следовании
жреческим и
магистратским
документам»[15].
В своей
книге
«Жреческие
документы
Древнего
Рима» я
попытался
показать, что
Ульпианово (и
Цицероново[16])
трехчастное
деление ius publicum уходит
корнями в жреческие
изыскания
эпохи,
предшествующей
уравниванию
в правах
плебеев и
патрициев или
непосредственно
за ним
следующей, и
что оно
отражает
антиплебейскую
по своей сути иерархию «частей» ius publicum[17]. Ритуальный
консерватизм
и
преимущественно
жреческий
характер
юриспруденции
среднереспубликанского
периода[18]
привели к закреплению
старинного
деления ius publicum в
юридической
классификации
III и II вв. до н. э.[19],
вплоть до его
«канонизации»
Цицероном в
политическом
смысле в I в. до н. э.
В той же
работе я
затронул
отношения
между «теологией
Варрона и
классификационными
идеями
жрецов»[20],
подчеркнув
тот факт, что
источники,
которые
можно
возводить к
жреческим
документам, не
выявляют
особого
типологического
значения
дихотомии
«пространство
– время»,
которая
составляла
основной элемент
в типологическом
критерии
теологии
Варрона[21]. В
самом деле,
известно, что
бином
«пространство
– время»,
наряду с
более
древним «люди
– боги», лежит в
основе всей
«системы» «Antiquitates»
Варрона:
четырехчастное
деление
имеют «Antiquitates rerum humanarum» (qui agant, ubi agant, quando agant, quid agant)[22]; на
пять частей
разделены «Antiquitates rerum divinarum» (de hominibus, de locis, de temporibus, de sacris, de diis)[23].
Однако
представляется
маловероятным,
хотя прямых
свидетельств
и не имеется,
что Варрон,
определяя
логический
порядок книг
своих «Antiquitates», смог
проигнорировать
типологические
приемы
жрецов,
рассмотреть
которые
обязывал его
уже сам
предмет
сочинения[24]. Общая
схема «Antiquitates» (humanae и divinae)
несет на себе
явный
отпечаток
«того, что было
древнейшей
формой
миросозерцания
римлян,
сохранившейся
неизменной в
традиции, согласно
которой все
разумные
существа делятся
на две
группы: богов
и людей.
Отсюда
вытекает
высшее
разделение
всех отношений
на “divina” и “humana”»[25].
Более того,
мы
располагаем
конкретным
свидетельством,
почти что
косвенным
доказательством,
позволяющим
предполагать
с большой
вероятностью,
что
материалы
понтификального
происхождения
использовались
и этим
крупнейшим
эрудитом
Древнего
Рима[26].
Имеется
удивительное
соответствие
между
текстом
Ливия об
учреждении
жреческих должностей
(Liv. 1. 20. 1–5[27]) –
относительно
которого уже
было
неопровержимо
доказано его
происхождение
из архива
коллегии
понтификов[28] – и
трактовкой
темы de sacerdotibus у
Варрона (De ling. lat. 5. 83–86)[29]; так,
оба текста,
хотя и не
полностью
соответствуя
друг другу в
перечислении
жреческих
должностей,
одинаково
обходят
молчанием
авгуров.
Доказательством
обратного не
может
служить и то,
что в «De lingua latina»[30]
Варрон
оправдывает
эту
классификацию,
принятую им в
«Antiquitates»
(человеческие
и божественные),
находя для
нее
обоснования
философского
свойства в
духе
пифагорейской
школы[31];
учение
римских
понтификов
отдавало дань
именно этой
философской
системе,
исключительно
близкой
древнейшей
римской религиозности,
олицетворенной
в фигуре царя
Нумы
Помпилия[32].
Другими
должны были
быть,
конечно,
типологические
устремления
автора в «De lingua latina», хотя и в
этом
произведении,
как
утверждает Л.
Гершель, нет
недостатка в использовании
схем
социальной
классификации
очень
древнего
происхождения
(возможно,
также
жреческого);
так,
французский
исследователь
рассматривает
порядок, которому
римский
антиквар
следует,
повествуя de hominibus (De ling. lat. 5. 80–94), как
пример
сохранения у
римлян
древнейшей
религиозной
и правовой
культуры: «l’ordre même de fonctions sociales héritées des Indo-Européens»[33].
Таким
образом,
порядок,
используемый
в классификации
Варрона, как
мне представляется,
относится не
к одной
какой-нибудь
коллегии
жрецов[34], а
скорее к res divinae в
целом;
великий
реатинец
здесь
принимал для
своих antiquitates
такую точку
зрения,
которая ему
позволяла охватить
всю «систему»
римской
религии, отталкиваясь
от
комплексной
религиозно-правовой
конструкции,
разработанной
римскими
жрецами.
Как уже
было сказано,
связывая
этимологию fetiales с fides publica, Варрон тем
самым дает
интерпретацию
наиболее
аутентичной
римской
концепции
«международных
отношений»
(религиозной
и правовой),
которая всегда
ставила
уважение fides publica в основу
отношений inter populos[35]; эта
концепция
была
господствующей
как в жреческой
«теологии»,
так и в
рассуждениях
римских
юристов.
Здесь в связи
с этим
достаточно будет
процитировать
фрагмент из
знаменитой disceptatio Sex. Caecilii iureconsulti et Favorini philosophi de legibus duodecim tabularum[36],
дискуссии,
приведеной
почти «стенографически»
Авлом
Геллием в
двадцатой книге
«Аттических
ночей»:
Noct. Att. 20. 1. 39–40: Omnibus quidem virtutum generibus exercendis colendisque populus Romanus e parva origine ad tantae amplitudinis instar emicuit, sed omnium maxime atque praecipue fidem coluit sanctamque habuit tam privatim quam publice. Sic consules, clarissimos viros, hostibus confirmandae fidei publicae causa dedidit.
В своей речи
в защиту
актуальности
древнейшей
юридической
традиции
(таков, в
частности,
как раз
случай
Законов XII таблиц)
юрист Секст
Цецилий, как
представляется,
стремится
установить
тесную
причинно-следственную
связь между
«чудесным возвышением»
римского
народа в ходе
его многовековой
истории (e parva origine ad tantae amplitudinis instar emicuit) и его
религиозным
почтением к fides (maxime atque praecipue fidem coluit sanctamque habuit tam privatim quam publice)[37],
которую
римляне
всегда
соблюдали со
строгой
решимостью,
особенно в
«международных
отношениях»,
вплоть до
такой
крайности,
как выдача
врагу своих
консулов «confirmandae fidei publicae causa»[38].
Такая
специфически
римская
точка зрения дает
солидные
аргументы
для критики
укоренившихся
в
современной
науке
представлений[39]: я имею
в виду
взгляды тех,
кто
утверждает, что
характерными
чертами
первоначальных
взаимоотношений
между людьми
были
международная
вражда и
бесправие
иностранцев[40];
отсюда
следует
убеждение,
что, как
правило,
древние
считали
войну (а не
мир)
естественным
состоянием
«международных
отношений», в
случае если
не
существовало
этнического
родства или
же не
происходило
заключения
договора[41].
Конечно,
здесь мы не
можем
входить в
детальное
рассмотрение
положений
исследователей,
поддерживающих
эти взгляды,
которые
долгое время
почти
единодушно
принимались
романистами,
особенно
благодаря решающему
влиянию Т. Моммзена[42]. У нас
отняло бы
слишком
много
времени даже
простое
перечисление
тех ученых,
которые разделяли
этот подход[43]; хотя и
не все были
согласны с
крайними выводами
Э. Тойблера,
который, не
ограничившись
отстаиванием
тезиса о
естественном
характере вражды в
«международных»
отношениях
древности[44],
дошел до
теоретического
обоснования
того, что
само
происхождение
международных
договоров
следует
искать в преодолении
первобытного
обычая
убивать
побежденных
врагов[45].
Достаточно
вспомнить,
что еще и
сегодня, хотя
и с
осторожностью
и с
оговорками,
значительная
часть
романистов
продолжает
считать
характерными
элементами
древнейшего
этапа
правовой
истории
римского
народа как
раз
естественную
вражду и
отсутствие
правовой
защиты
иностранцев[46].
Положения
Моммзена и
его многочисленных
последователей,
изредка оспаривавшиеся
с конца XIX в. до
первых
десятилетий XX[47],
были
подвергнуты
жесткой
критике А.
Хойсом[48],
который на
основе
внимательного
прочтения
источников
пришел к
выводу, что
римляне признавали
наличие ряда
правовых отношений
с другими
народами, вне
зависимости
от
заключения
договоров.
Он, в частности,
продемонстрировал,
что не существовало
договоров о
дружбе,
предназначенных
положить
конец
естественной
вражде, что bellum iustum
считалось
необходимым
также и в
случае войны
с теми
народами, с
которыми
ранее не
существовало
никаких
договоров,
наконец, что
в формуле и в
ритуале indictio belli не
было
никакого
упоминания о
предшествующем
нарушении
договоров[49].
Критика
тезиса о
естественной
вражде была
поддержана в
Италии Ф. Де Мартино
в 1954 г.
с первым
выходом в
свет второго
тома его «Истории
римской
конституции»[50]. Наш
выдающийся
ученый
подверг
радикальной
критике
«общепринятое
мнение об
изначальном
характере
международных
отношений
Рима»[51] –
позиция,
которая была
им подтверждена
еще раз в 1988 г.,
последовательно
и строго
аргументированно,
в докладе «Идея мира в
Риме с
архаической
эпохи до периода
Империи»[52].
дальнейшие исследования
римской
системы
наднациональных
взаимоотношений,
проведенные
П. Каталано[53]
(ученым,
который, по
откровенному
признанию
самого Де Мартино,
«внес
наиболее
значительный
и оригинальный
вклад в
изучение
темы
отношений с
иностранцами»[54]),
продемонстрировали
гибкую
универсальность
римской
религиозно-правовой
системы[55] и то,
что эта
«универсалистская
концепция
права»
находится в
резком
противоречии
с «теориями
нового и
новейшего
времени, согласно
которым
естественное
(или «первобытное»)
состояние
отношений
между
народами представляет
собой войну»[56].
Как
наглядно
показал К.-Х.
Циглер в
сборнике
«Право
народов Римской
республики»[57], среди
ученых,
занимающихся
«международным
правом»
древности,
все больше
сторонников
позиции,
противоположной
идеям
правовой
исключительности
и
естественной
вражды.
Некоторые из
исследователей
открыто заявляют
о пересмотре
своих прежних
взглядов: это
относится к
П. Фрецца,
который,
вводя
значительные
ограничения
моммзеновских
положений[58],
признал
существование
межплеменных
отношений,
хотя и в
рамках
диалектического
процесса, в
котором
«“волюнтаристский”
момент тесно
сопряжен с
моментом “натуралистическим”»[59].
Положения,
сходные с
выдвинутыми
Хойсом, содержатся
и в
монографии В.
Дальхайма,
посвященной
исследованию
структуры и развития
римского
международного
права, в
которой
четко
выражен
отказ от идеи
естественной
вражды[60]; хотя
представляется,
что немецкий
ученый не
вполне
осознает
значение ius fetiale[61].
Анализируя
правовое
положение socii nominisve Latini и
италиков, В.
Илари мыслит
в том же
направлении:
«Сегодня сами
предпосылки
традиционной
теории
представляются
преодоленными.
После критики
Хойса
поддерживать
идеи
естественной
вражды между
этническими
группами и отсутствия
прав у
иностранца
стало
невозможно»;
ученый
утверждает,
кроме того,
что, по преодолении
«идеи о
невозможности
существования
международных
отношений в
отсутствие
правовой
общности,
основанной
на
исторических
связях или
постоянных
договорах»,
были заложены
предпосылки
«так
называемой
“волюнтаристской”
концепции
отношений
между Римом и
Италией и
правовой
природы
италийских союзнических
отношений»[62].
Наконец, хотя
и не рассматривая
непосредственно
этот вопрос в
своей работе,
посвященной
юридическому
анализу
бронзовой
плиты из
Алькантара,
Д. Нерр также
присоединяется
к этому
видению, постулируя,
в отношении
международного
права Рима,
«существование
общей
системы норм»[63].
При анализе
произведений
античных
авторов с
особой
ясностью
ощущается та
огромная
дистанция,
которая
разделяет
представления
римлян о
войне и мире
и
современные
идеи
естественной
вражды. В
связи с этим
будет
достаточно
привести
свидетельство
Вергилия;
хотя для
данного
рассмотрения
было бы не
лишним более
общее
рассуждение
о том
исследовательском
потенциале,
который
заключает в
себе систематическое
использование
романистами[64] так
называемых
литературных
источников.
Из строк
великого
римского
поэта
явствует
убеждение, что
война, отнюдь
не будучи
естественным
состоянием
человеческих
отношений,
представляет
собой
нарушение
религии и
права[65]: это
печальная
необходимость,
к которой порой
приходится
прибегать, но
только лишь получив,
посредством
ритуалов,
повторявшихся
неизменно из
века в век,
подтверждение
богов о наличии
несправедливости
и отказа
людей исправить
ее. В отношении
представлений
Вергилия о
мире и войне
необходимо
отметить
полное их совпадение
с
теологическими
и
юридическими
изысканиями
римских
жрецов[66], что
видно из
применения
терминов,
относящихся
к
архаическим
институтам
мира, таким как
amicitia, hospitium, foedus, и
правилам
ведения
войны.
Термин amicitia в
сочинениях
Вергилия
встречается
только два
раза (Aen. 7. 546; 11. 320–322), но в
обоих
случаях
слово
используется
поэтом в
связи с foedus, в
особом
религиозно-правовом
значении «дружбы
между
народами»[67];
удивляет
поэтому, что
автор статьи
«Дружба» в «Enciclopedia Virgiliana» считает
подобное
употребление
«второстепенным
значением»[68].
В отношении hospitium было
отмечено,
что, хотя в
текстах
Вергилия не
обнаруживаются
«ссылки на
правовой институт
hospitium», в них
тем не менее
присутствует
«указание на
древнейший
вид защиты,
имеющий
религиозный
характер», с
постоянным
взыванием к
функции
Юпитера dare hospitibus iura[69].
При
использовании
термина foedus,
«когда,
повествуя о
заключении
союзов между
различными
этническими
группами, он
без колебаний
описывает
для всех
типичный ритуал
фециалов и
указывает
Юпитера в
качестве
божества,
которое foedera fulmine sancit»[70],
Вергилий тем
самым еще раз
обнаруживает
свое полное
принятие
официальной
терминологии,
теологических
концепций и
юриспруденции
римских
жрецов. И
именно в
жреческих
документах[71], как
авторитетно
показал Ф. Де Мартино,
сохранилась
в своей
сущностной первоначальной
целостности
«древнейшая философия,
политико-религиозное
призвание
народа,
высшей целью
которого
является мир
и дружба с
чужеземцем»[72].
Ut iustum conciperetur bellum. В
латыни I в. до н. э.
под словом bellum может
пониматься
как
вооруженный
конфликт
между hostes
(определенный
четкими
религиозными
и
юридическими
правилами)[73], так и
промежуток
времени,
необходимый
для завершения
боевых
действий, противопоставленный
таким
образом
времени мира[74]. В
отношении же
этимологии
слова[75]
грамматики и
антиквары
выдвигали
противоречивые
и (с нашей
точки зрения)
малоубедительные
мнения. Это
наблюдение
может быть
справедливым
как для
вывода Феста
(и Веррия
Флакка) bellum a beluis,
засвидетельствованного
Павлом
Диаконом[76]; так и
для
применения
грамматиком
Сервием[77]
приема kata ¢nt…frasin: bellum a nulla re bella.
В
религиозном
плане в
наиболее
консервативных
с точки
зрения языка
жреческих
торжественных
формулах[78] продолжала
использоваться
первоначальная
форма duellum[79], когда
уже давно
произошел
переход
начального du- в b-[80]; так,
например, в acta,
относящимся
к ludi saeculares
Августа и
играм,
проведенным
Септимием Севером[81], для
выражения
терминов
«война» и «мир»
жрецами все
еще
используются
архаические
слова duellum и domus[82].
Впрочем,
память о
языковой
форме duellum
сохранялась
и в трудах
эрудитов и
антикваров,
любознательных
исследователей
пережитков
архаических
форм
латинского
языка[83].
Война
всегда
воспринималась
римлянами
как
болезненный
разрыв
естественных
мирных
отношений
между
народами:
«Она, следовательно,
– писал Ф. Де
Мартино, –
нуждалась в оправдании,
должна была
быть bellum iustum piumque, т. е. иметь
справедливую
причину»[84].
Сознание
того, что
ведение
войны ставило
miles в
соприкосновение
с
«кощунственным»
и что, в любом
случае,
неумеренное
применение
насилия
могло
навлечь гнев
богов[85],
побудило
римский
народ,
который не
случайно
считал себя
самым
религиозным
из человеческого
рода (religione, id est cultu deorum, multo superiores)[86],
начиная с
самой
удаленной
эпохи
стремиться
включить и
войну в сферу
fides и fas[87].
Воспользовавшись
понятийным
материалом,
предоставленным
теологическими
и юридическими
изысканиями
своих sacerdotes, Рим
разработал,
несомненно
уже в самую
древнюю
эпоху своей
истории,
своего рода
«дипломатический
кодекс», т. е.
систему
правил,
нерушимость
которых
гарантировалась
религией,
предназначенных
для
использования
в
«международных
отношениях»
для сохранения
или
установления
fides publica inter populos;
правила и
процедуры,
необходимые ut iustum conciperetur bellum[88].
Формулы и
обряды ius fetiale и ius pontificium были, таким
образом,
разработаны
с основной
целью
освободить
граждан-солдат
от страха
пролитой
крови, помочь
им
посредством
религии
преодолеть
древний
страх перед furor,
знаком
одержимости,
лишающей
человека его
свободы,
избавить их,
наконец, от
опасения
участвовать
в действиях,
противных
богам[89]. И
разделение
времени было
подчинено
тому, что Ж.
Байе называл
«le rythme sacral de la guerre»[90]. В этом
ключе
следует
рассматривать
мартовские и
октябрьские
религиозные
праздники и
церемонии
римского
архаического
календаря,
связанные с
началом и
окончанием
военных
действий,
самые
настоящие «rites saisonniers de sacralisation et désacralisation militaires»[91]. Тем
самым
объясняются
причины
крайней осмотрительности,
религиозной
и правовой, которая
окружала
участие в
войне
отдельных
граждан,
которым –
предостерегал
Катон – было
дозволено
сражаться
только в
качестве milites[92].
Ведение войны, в силу ее разрушительных результатов, несущих смерть и осквернение, было отнесено к сфере nefas[93], как отмечает Вергилий устами самого Энея (Aen. 2. 717–720):
Tu, genitor, cape sacra manu patriosque penatis;
me, bello e tanto digressum et caede recenti,
attrectare
nefas, donec me flumine vivo
abluero[94].
Однако в
только что
процитированных
строках,
возможно, для
придания
большей
торжественности
контексту
или чтобы
лучше подчеркнуть
жреческую
роль Энея[95], поэт
подразумевает
скорее
омовения
жрецов, чем
ритуальное
очищение
общего порядка[96], как
видно из
использования
глагола attrectare,
глагола
«строго
сакрального
характера»,
который имел
положительный
смысл только
в отношении sacerdotes populi Romani[97], в то
время как в
применении к
остальной части
коллектива
приобретал
отрицательное
значение
«осквернять»[98].
Не должен
был,
следовательно,
подвергаться
порицанию
солдат,
который убил
в бою, напротив,
этот факт
рассматривался
римлянами не
только как
полезный для
общины, но
даже почетный[99]; все же
для религии miles
оказывался в
положении impiatus[100], с
вытекающей
из этого
необходимостью
очищения.
Руководствуясь
этими
религиозными
побуждениями,
солдаты,
возвращавшиеся
с битвы,
должны были
входить в
город с
лавровыми
ветвями[101]; такие
же
религиозные
мотивы
лежали в основе
церемонии armilustrium[102], которая
проводилась
19 октября как
общее очищение
войска по
окончании
военного
сезона[103].
Изложенные
выше
рассуждения
служат объяснением
казуистической
строгости, с
которой
жрецы-фециалы[104] и
теоретики
права и
политики
определяли, какого
рода войны
могли
вестись на
законных
основаниях,
т. е. какие
обладали
характеристиками
bellum iustum[105].
Свидетельства
древних в
том, что
касается определения
bellum iustum, не
выглядят
подчиненными
принципам
абстрактной
морали, они
скорее, как в
приведенном
выше тексте
Варрона[106], касаются
оценок
соответствия
религиозной
и ритуальной
сфере ius fetiale.
Исидор
Севильский в
своей
дефиниции
вновь
обращается к rerum repetitio[107], в то
время как
понятие bellum iustum,
предложенное
Титом Ливием[108], хотя и
в отношении
неримского
окружения[109], не случайно
представлено
основанным
на necessitas,
источнике ius для
римских
юристов[110].
Впрочем,
значительная
часть
греческой и римской
культуры во II и I вв. до н. э.
оспаривала
как раз
понятие bellum iustum, развивая
теории о
несовместимости
bellum и iustitia. Эта
проблематика
представлялась
глубоко
связанной с
историко-правовым
рассуждением
о законности
«мировой»
гегемонии
римлян[111]; но
одновременно
она вписывалась
в дискуссию
об идеях
естественного
права в
греческой и
римской
философской традиции[112].
Цицерон, в
знаменитой
речи Фурия
Фила[113], по
его
собственному
признанию,
созданной
под влиянием
учения Карнеада[114],
использует
пример войны,
чтобы
продемонстрировать
quantum ab iustitia recedat utilitas:
Cic. De republ. 3. 20: Cur enim per omnes populos diversa et varia iura sunt condita, nisi
quod una quaeque gens id sibi sanxit, quod putavit rebus suis utile? Quantum
autem ab iustitia recedat utilitas, populus ipse Romanus docet, qui per
fetiales bella indicendo et legitime iniurias faciendo semperque aliena cupiendo
atque rapiendo possessionem sibi totius orbis comparavit[115].
Среди
античных
авторов тем,
кто
продемонстрировал
наибольший
интерес к
определению
«справедливой
войны», был,
несомненно,
Цицерон. Не
имея
возможности
провести
тщательное
исследование
текстовых фрагментов[116],
ограничимся
рассмотрением
двух важных
отрывков из «De re publica», в
которых
описаны
некоторые
типы bellum iustum, хотя и
смоделированные
в
отрицательном
плане, через
определение
войны
несправедливой
и нечестивой:
Cic. De republ. 2. 31: [Tullo Ostilio] cuius
excellens in re militari gloria magnae que extiterunt res bellicae, fecitque
idem et saepsit de manubis comitium et curiam, constituitque ius quo bella
indicerentur, quod per se iustissime inventum sanxit fetiali religione, ut omne
bellum quod denuntiatum indictumque non esset, id iniustum esse atque inpium
iudicaretur[117].
Cic. De republ. 3. 35: Illa iniusta bella sunt quae sunt sine causa suscepta. Nam extra
<quam> ulciscendi aut propulsandorum hostium causa bellum geri iustum
nullum potest[118].
Согласно
Цицерону, bellum,
чтобы
считаться iustum,
должен был
обладать
определенными
формальными
и
сущностными
характеристиками.
Первые
проистекали
из точного
соблюдения обрядов
и процедур ius fetiale;
наставление,
приписывавшееся
царю Туллу Гостилию,
можно
перевести в
утвердительную
форму: ut omne bellum denuntiatum indictum esset.
Сущностные
характеристики
должны были заключаться
в законным
образом
определяемых
мотивациях:
признаваемых,
следовательно,
таковыми
объективно в
отношении
как богов,
так и людей. В
конечном
счете
принцип illa iniusta bella sunt quae sunt sine causa suscepta, служа
тормозом
произволу и
алчности
римского
народа,
одновременно
с этим
обеспечивает
религиозное
законное
обоснование
его
универсального
imperium[119].
Из bellum iustum проистекало правовое положение iusti et legitimi hostes, в отношении которых – пользуясь терминологией Цицерона – римляне считали действующим totum ius fetiale, осознавая тот факт, что и с врагами multa sunt iura communia.
Cic. De off. 3. 108: Regulus vero non debuit
condiciones pactionesque bellicas et hostiles perturbare periurio; cum iusto enim
et legitimo hoste res gerebatur, adversus quem et totum ius fetiale et multa
sunt iura communia. Quod ni ita esset, numquam claros viros senatus vinctos
hostibus dedidisset[120].
Из этой
общности
права
следует для
Цицерона
обязанность
«соблюдать fides» в отношении
hostes,
стараясь
всегда и при
любых
обстоятельствах
сдержать
слово, данное
врагу, как
показало
безупречное
поведение
консула
Аттилия
Регула,
который во
время первой
Пунической
войны,
оказавшись в
плену у
карфагенян, ad supplicium redire maluit quam fidem hosti datam fallere[121].
В латыни
позднереспубликанской
эпохи слово hostis
приобрело «le sens d’ennemi en général, de même que inimicus s’emploie pour hostilis»[122];
тем не менее
правовая
культура и
антикварное
знание
хранили
память о
более
древнем значении.
В тексте XII таблиц,
даже и в той
форме (с
точки зрения
языка), в
которой он
читался в I в. до н. э.[123],
термином hostis
обозначался
всякого рода
«иностранец»,
как свидетельствует
известный
фрагмент из «De officiis»
Цицерона[124]. В
более
древнем
значении hostis
встречается
как в формуле
клятвы
воинов[125],
воспроизведенной
Авлом
Геллием в 16-й
книге
«Аттических
ночей»[126] и
взятой им из
5-й книги «De re militari»
юриста Л.
Цинция[127],
так и в
формуле,
посредством которой
ликтор
удалял с
некоторых
религиозных
церемоний
лиц
определенных
категорий (hostis, vinctus, mulier, virgo)[128], –
формуле,
которая из
Эпитомы
Павла Диакона,
через «De verborum significatu»
Секста
Помпея Феста,
восходит к
знанию древностей
Веррия
Флакка[129]. И
великий
Варрон в «De lingua latina»,
поясняя тот
случай, когда
многие слова aliud nunc ostendunt, aliud ante significabant,
приводил в качестве
примера
именно
термин hostis[130]. В
своем
первоначальном
значении,
присутствующем
еще в
комедиях
Плавта[131] и,
следовательно,
почерпнутом,
несомненно, из
текущего
словоупотребления,
hostis
обозначало
иностранца;
точнее, того
иностранца, qui suis legibus uteretur и
за которым
признавалось
паритет ius с
римским
народом[132].
Значение hostis
окончательно
изменилось в
последний
век Республики[133] в
связи с
расширением
семантики
термина peregrinus,
который в
первые века
Империи стал
обозначать
особое
правовое
положение[134].
Большой
интерес в
данном
контексте
представляют
некоторые
строки, в
которых
Вергилий
использует
термин hostis в его
сугубо
юридическом
значении, т. е. для
обозначения
«врага», с
которым
находятся в
законном
состоянии
войны. Таково
употребление
термина в
«Георгиках» (3. 30–33):
Addam urbes Asiae domitas pulsumque Niphaten
fidentemque fuga Parthum versisque sagittis
et duo
rapta manu diverso ex hoste tropaea bisque
triumphatas
utroque ab litore gentis[135].
Здесь
юридическое
значение
термина hostis
разъясняется
поэтом с
помощью
выражения triumphatas gentes; поскольку,
как
свидетельствует
Авл Геллий[136] (но
весьма
вероятно, что
фрагмент
заимствован
из «Memorialium libri» Мазурия
Сабина[137]),
только в
случае
ведения bellum rite indictum
против
врагов,
обозначенных
как iusti hostes,
римское
публичное
право
предусматривало
для
магистратов-победителей
честь триумфа[138].
Другой
важный
пример у
Вергилия мы
находим в
некоторых
стихах первой
книги
«Энеиды»:
Sum pius Aeneas, raptos qui ex hoste penatis
classe veho mecum, fama super aethera notus.
Italiam quaero patriam et genus ab Iove magno[139].
Эней
признает
негласно
законный
характер
«врага», когда
представляет
себя как
спасителя от
врагов
пенатов Трои.
Спасением
божественных
пенатов[140]
троянский
герой
отразил
угрозу
религиозного
и правового
уничтожения
собственного
народа,
именно в силу
положения
противников
как iusti et legitimi hostes.
Для римского
публичного
права в
случае военной
победы только
положение iustus hostis давало
победителю
полное право
подчинить
город или
народ и
положить
конец (в
случае
необходимости)
юридическому
и религиозному
существованию
данной
общины.
В этом
смысле, как
мне
представляется,
имеет особое
значение
старинная
торжественная
формула deditio urbis,
воспроизведенная,
по мнению
авторитетных
ученых, на
основе
документов
жрецов-фециалов[141].
Анналист Тит
Ливий
сохранил
парадигматический
пример сдачи
римлянам
древнейшей Коллации:
города,
лишенного
какого бы то
ни было значения
уже в начале
Республики,
который затем
исчез, не
оставив и
следа[142].
Liv. 1. 38. 2: Deditosque Collatinos ita accipio eamque deditionis formulam esse; rex interrogavit: «Estisne vos legati oratoresque missi a populo Collatino ut vos populumque Collantinum dederetis?» – «Sumus.» – «Estne populus Collatinus in sua potestate?» – «Est.» – «Deditisne vos populumque Collatinum, urbem, agros, aquam, terminos, delubra, utensilia, divina humanaque omnia, in meam populique Romani dicionem?» – «Dedimus.» – «At ego recipio»[143].
Впрочем,
для римских
юристов не
только конец,
но и начало
правового
существования
города (principium urbis)
основывалось
на
выполнении
торжественного
религиозно-правового
акта, обряда
основания[144],
форма
которого,
заимствованная
из этрусского
ритуала,
известна
благодаря
описанию,
оставленному
Варроном[145].
Без сомнения,
этрусскую
разработку
обряда
основания
города (и его
заимствование
религией и
правом Рима)
следует
датировать сравнительно
ранней
эпохой;
действительно,
Макробий
подтверждает, что в
данной
церемонии
лемех плуга,
использовавшегося
для
проведения
борозды, обозначавшей
границы
померия,
должен быть
непременно
бронзовым[146]. В
отношении hostes
остается
лишь
обратиться к
римской
юридической
мысли:
D. 50. 16. 118 (Pomponius. Libro secundo ad Quintum Mucium): ‘Hostes’ hi sunt, qui nobis aut quibus nos publice bellum decrevimus: ceteri latrones aut praedones sunt[147];
D. 50. 16. 234 pr. (Gaius. Libro secundo ad legem duodecim
tabularum): Quos nos hostes appellamus, eos veteres ‘perduelles’ appellabant,
per eam adiectionem indicantes, cum quibus bellum esset[148].
Юристы
учили, таким
образом, что
правовое положение
hostes не
могло
рассматриваться
отвлеченно
от постоянной
актуальности
bellum iustum, т. е. bellum publice decretum; в
отсутствие
этого условия
строгие
правила ius belli
предусматривали,
что
противники
Рима должны
считаться
простыми latrones[149] или praedones.
Следствия
этого
различия
были весьма
значительными
с точки
зрения права,
как утверждает
юрист
Ульпиан,
описывая
случай с человеком,
qui a latronibus captus est:
D. 49. 15. 24 (Ulpianus. Libro primo institutionum): Hostes sunt, quibus bellum publice populus Romanus decrevit vel ipsi populo Romano: ceteri latrunculi vel praedones appellantur. Et ideo qui a latronibus captus est, servus latronum non est, nec postliminium illi necessarium est: ab hostibus autem captus, ut puta a Germanis et Parthis, et servus est hostium et postliminio statum pristinum recuperat[150].
Именно
основываясь
на положении latrones, юрист
аргументирует,
что институт законного
рабства (т. е.
предусмотренного
ius gentium) не
должен
применяться
в отношении
пленника (servus latronum non est), а в
случае
освобождения
нет
необходимости
применять
институт postliminium[151].
Ut foedere fides pacis constitueretur. В
тексте
Варрона мир
также
представлен
в теснейшей
связи с fides; более того,
можно
сказать, что
в видении Варрона
подлинное
содержание
мира заключается
как раз в fides. Для
римской
правовой и
религиозной
традиции
война
представляла
разрыв
естественно
мирных
отношений inter populos и
была
нацелена
всегда, таким
образом, на восстановление
мира. Эта
связь между
войной и
миром, или,
лучше
сказать,
подчинение
первой
второму
отчетливо
выражено, в
том числе и с
точки зрения
жреческой
науки, в
самой
этимологии
слова fetiales,
предложенной
античными
авторами[152].
Связывая его
первооснову
с fides и foedus, они
подчеркивали,
в рамках
компетенции
этих жрецов,
функцию по
восстановлению
fides pacis с
помощью foedus, в
большей степени,
чем функцию concipere bellum iustum.
Следует
отметить,
кроме того,
что и во 2-й книге
«De legibus»
Цицерона в
изложении
функций
жрецов-фециалов
мир
предшествует
войне[153].
Наконец,
официальная
«теология»
римских жрецов
со всей
очевидностью
выявляла подчиненность
войны миру и
в древнейшей
жреческой
иерархии: в
самом деле, в ordo sacerdotum
фламин
Юпитера, т. е.
божества,
которое среди
прочего
покровительствовало
foedera pacis и fides, стоит выше
фламина
Марса[154].
Все же я
хотел бы
начать это
краткое
заключительное
рассуждение
о мире с
рассмотрения
некоторых
строк Вергилия
(Aen. 6. 851–853),
которые, по
моему мнению,
освещают,
возможно
лучше любого
другого
античного
текста,
«римское»
понятие мира
в его
основных правовых
и
религиозных
аспектах.
Tu regere imperio populos, Romane, memento
(hae tibi erunt artes) pacique imponere morem,
parcere subiectis et debellare superbos[155].
Бесспорно,
что поэзия
Вергилия
отражает концепцию
истории,
представленной
с точки зрения
религии как
результат «eines Wirkens der Götter», что
имеет своим
следствием
мировое
господство
римлян,
понимаемое
как
религиозная миссия,
основанная,
как пишет Э. Влосок[156], на
убеждении,
что
существует «eine theologische Deutung der römischen Geschichte und Herrschaft»; тем не
менее из
только что
процитированных
стихов
проступает в
первую очередь
двусторонний
и
императивный
характер pax. На
императивный
характер
указывают
как термин mos,
связанный с lex в
комментарии
грамматика
Сервия: рacis morem leges pacis[157],
так и глагол imponere[158].
Соблюдение pax представляется
необходимым
условием для различения
subiecti и superbi,
обеспечивающим
законность пощады
в отношении
первых[159] и
«истребления
путем войны»
в отношении
вторых[160]. В мире
и в его
сохранении
заключалось,
таким образом,
религиозное
и
юридическое
обоснование
универсальных
масштабов imperium populi Romani[161].
Двусторонний
характер
мира
проступает также
и в
определениях,
данных
юристами и антикварами,
которые
подчеркивали
этимологическую
связь
термина pax со
словами pactio и pactum. Таково
определение,
приписывающееся
Веррием
Флакком
антиквару
эпохи
Августа
Синнию
Капитону[162]:
Fest. P. 260L: Pacem a pactione condicionum putat dictam Sinnius Capito, quae utrique inter se populo sit observanda[163].
И
возьмем
определение,
которое
компиляторы
Юстиниана
извлекли из
4-й книги ad edictum
Ульпиана:
D.
2. 14. 1. 1–2: Pactum autem a pactione dicitur (inde etiam pacis nomen
appellatum est) et est pactio duorum pluriumve in idem placitum et consensus[164].
Эта
этимология,
принятая и
многими
современными
лингвистами[165],
связывает pax с
индоевропейским
корнем pak-,
чередующимся
с pag-,
откуда и
архаическое pacere в
Законах XII таблиц[166], pacisci, pacio, pactio. Pax –
существительное
действия
женского
рода, обозначает
акт
заключения
соглашения,
следовательно,
действия,
связанные с
ситуацией
мира[167]; в этом
заключается
также
различие
между pax и греческим
термином e„r»nh:
в то
время как
последний
обозначает
«содержание и
результаты
мирного
времени,
латинское
слово pax указывает
скорее на
предпосылки
определенного
содержания,
чем на само содержание»[168].
Принимая во
внимание
конкретный
характер
корня pak- (делать
прочным,
устойчивым),
можно даже предположить,
что
первоначально
pax
указывал
нечто
материально
определенное:
в этой связи
кажется
интересным
тезис М. Сорди[169],
которой
представляется
возможным
связать
архаическое pax, через
посредство pax deorum, со
старинной
церемонией clavum pangere – ритуалом
забивания
гвоздя dextro lateri aedis Iovis optimi maximi,
засвидетельствованным
Титом Ливием[170].
В
теологических
и
юридических
изысканиях
римских
жрецов все
значительные
события
жизни и истории
римского
народа
представлены
в неразрывной
причинно-следственной
связи с religio[171].
Теология и ius divinum показывали,
что воля
богов
способствовала
основанию Urbs Roma[172],
чудесному
«росту» числа
граждан (civitas augescens, если
воспользоваться
удачным
выражением
юриста
Помпония,
сохраненным
компиляторами
Дигест
Юстиниана[173]);
наконец, она
была основой
несравненной
фортуны – imperium populi Romani и
гарантией
его
распространения
sine fine[174].
Римские
жрецы,
начиная с
первых
записей об их
деятельности,
сохранившихся
в
исторической
памяти и
документах,
постулировали
неразрывную
связь между vita римского
народа и его religio[175]
(слово,
понимаемое в
значении
культа богов «religione, id est cultu deorum»)[176]; по
этой причине
культы и
обряды
политеистической
религии
оказывались
нацеленными
на
достижение и
поддержание pax deorum[177]
(«мира богов»,
который
следует
понимать в смысле
«мира с
богами»)[178].
Выражение pax deorum встречается
в своей
архаической
форме – pax divom
или deum,
у Плавта (sunt hic omnia, quae ad deum pacem oportet adesse?)[179],
Лукреция (non divom pacis votis adit, ac prece quaesit)[180],
Вергилия (exorat pacem divom)[181] и
Тита Ливия (His avertendis terroribus in triduum feriae indictae, per quas omnia delubra pacem deum exposcentium virorum mulierumque turba implebantur)[182].
Для жизни
римского
народа
считалось необходимым
сохранять
положение
дружбы в
отношениях
между людьми
и богами[183],
которые
также
считались
одной из
составных
частей
религиозно-правовой
системы; безусловно,
наиболее
важной в силу
признаваемого
за
божествами
особого
могущества[184]. От
богов
римляне
ожидали мира
и прощения[185], не
забывая,
однако, что
за свои
упущения они
могли быть
наказаны
Юпитером
суровыми бедами[186]. В этом
смысле, с
точки зрения
людей (т. е. с
позиции ius sacrum), приобретал
большое
значение
«религиозный
легализм» («религиозный
легализм
есть
совокупность
правил,
которые учат
соблюдать pax deorum». – П. Вочи)[187]
римских
жрецов,
выработавших
в отношении pax deorum ритуальные
правила и
нормы
поведения, которых
коллектив и
индивиды
должны были строго
придерживаться, чтобы
сохранить
благосклонность
богов. Этим
объясняется
также
пристальное
и детальное
внимание
римской
анналистики,
прямой
наследницы
«историографической»
деятельности
коллегии
понтификов[188], к фиксации
фактов и
событий,
могущих
поколебать pax deorum,
отрицательных
последствий
для жизни
общины,
обрядов и
церемоний,
применяемых
для
искупления[189].
Сохранение pax deorum составляло,
таким
образом,
теологическую
основу
всей римской
религиозной
обрядности[190] и
считалось
одновременно
базовым
элементом
религиозно-правовой
системы и ius
римского
народа (ius publicum).
Итак, мне
представляется
обоснованным,
что правовое
определение
мира,
одновременно
двустороннего
и
императивного,
вполне выражает
«первоначальное
сакральное
значение pax»[191]:
соглашение
между
конфликтующими
сторонами (т.
е. «акт», целью
которого
является мир,
а не «мирное
положение»,
которое
являлось его
следствием),
которое все
же
предопределяло,
наподобие pax deorum,
иерархичность
отношений
между
договаривающимися
сторонами,
хотя и при
наличии idem placitum et consensum.
Отсюда
теснейшая
связь между
войной, миром
и fides
или, скорее,
между
военной
победой и тем
paci imponere morem[192],
гарантированным
fides publica,
которое
составляло
сущность
миротворческого
и
универсалистского
призвания populus Romanus, хотя и
реализованного
в истории
непрерывной
вереницей
войн[193].
(RIASSUNTO)
Il punto di partenza per queste riflessioni è un
noto testo di Varrone, De lingua latina 5. 86, in cui il grande antiquario illustra l’etimologia
della parola fetiales, con un
riferimento funzionale alla significativa prerogativa di questi sacerdoti: quod fidei publicae inter populos praeerant.
Collegando strettamente l’etimologia alle funzioni dei feziali, Varrone e gli
altri grammatici antichi stabilivano, dunque, un rapporto molto stretto tra fides, foedus e fetialis. Dalla
funzione «di presiedere alla fides publica», Varrone fa derivare
l’esclusiva competenza dei feziali per la dichiarazione della guerra, e per la
conclusione dei trattati di pace. Legando l’etimologia di fetiales alla fides publica, Varrone interpreta la più autentica
concezione romana (religiosa e giuridica) dei «rapporti internazionali», che ha
sempre collocato il rispetto per la fides
publica alla base delle relazioni inter populos.
Questa prospettiva, autenticamente romana, offre
solidi argomenti per censurare inveterate convinzioni della dottrina
romanistica contemporanea sull’ostilità permanente fra i popoli e sull’assenza
di diritti per gli stranieri quali condizioni primordiali dei rapporti fra gli
uomini; da ciò consegue la convinzione che, normalmente, gli antichi
considerassero la guerra (e non la pace) come stato naturale delle relazioni
«internazionali». Tali tesi per lungo tempo sono state accolte quasi
unanimemente nel campo degli studi romanistici, soprattutto in ragione della
determinante influenza di Theodor Mommsen. Ancora oggi una parte autorevole
della dottrina romanistica continua a ritenere elementi caratteristici della
più antica esperienza giuridica del Popolo romano proprio l’ostilità naturale e
la carenza di protezione giuridica per lo straniero.
Le tesi del Mommsen e dei suoi numerosi seguaci,
contestate sporadicamente tra la fine dell’Ottocento e i primi decenni del
Novecento, furono sottoposte a serrate critiche da parte di Alfred Heuss,
riproposte in Italia da Francesco De Martino. In seguito, le determinanti
ricerche sul sistema sovrannazionale romano di Pierangelo Catalano hanno
dimostrato la virtuale universalità del sistema giuridico-religioso romano.
Come ha ben documentato Karl-Heinz Ziegler, le posizioni contrarie
all’esclusivismo giuridico e all’ostilità naturale hanno guadagnato sempre
nuovi consensi tra gli studiosi i quali si sono occupati di «diritto
internazionale» dell’antichità (Werner Dahlheim, Virgilio Ilari, Dieter Nörr).
L’enorme distanza che separa le concezioni romane
della guerra e della pace dalle moderne tesi dell’ostilità naturale emerge
nettamente dall’analisi delle opere degli scrittori antichi. Al riguardo, sarà
sufficiente riproporre la testimonianza di Virgilio, dai cui versi traspare la
convinzione che la guerra, lungi dall’essere la condizione naturale delle
relazioni umane, costituisca una violazione della religione e del diritto: una
triste necessità cui si deve talora ricorrere, ma solo dopo aver fatto
constatare agli Dèi, mediante rituali che si ripetevano immutati nel tempo,
l’esistenza dell’ingiustizia e il rifiuto degli uomini a riparare. In merito
alle concezioni virgiliane della pace e della guerra, bisogna evidenziare la
perfetta coincidenza di esse con l’elaborazione teologica e giuridica dei sacerdoti
romani, come risulta dalle occorrenze dei termini relativi ad arcaici istituti
della pace, quali amicitia, hospitium, foedus, e alle regole della guerra.
Nel latino del I secolo a. C., con la parola bellum si può intendere sia un conflitto
armato tra hostes (definito da
precise regole religiose e giuridiche), sia il periodo di tempo necessario alla
conclusione delle ostilità, in antitesi quindi al tempo di pace. Sul piano
religioso, le formule solenni del più conservativo linguaggio sacerdotale
avevano continuato ad utilizzare l’originaria forma duellum, anche quando ormai da tempo era avvenuto il passaggio del du- iniziale a b-. Peraltro, della forma linguistica duellum restava memoria anche in opere di eruditi e antiquari,
ricercatori curiosi delle superstiti forme arcaiche della lingua latina.
La guerra fu sempre concepita dai Romani come
rottura traumatica delle naturali relazioni pacifiche tra i popoli. La
consapevolezza che l’esercizio della guerra poneva il miles a contatto con qualcosa di «sacrilego» e che, in ogni caso,
l’uso immoderato della violenza rischiava di provocare l’ira degli Dèi, spinse
il Popolo romano a preoccuparsi fin da epoca risalente di attrarre anche la
guerra nella sfera della fides e del fas. Formule e riti dello ius fetiale
e dello ius pontificium furono perciò elaborati con la funzione precipua di
liberare i cittadini-soldati dalla paura del sangue versato, di esimerli infine
dal timore di impegnarsi in azioni sgradite agli Dèi. L’esercizio della guerra
in ragione dei suoi effetti devastanti di morte e contaminazione si collocava
nella sfera del nefas. Per la
religione il miles veniva a trovarsi
nella condizione di impiatus, con la
conseguente necessità di purificazione.
Le considerazioni fin qui esposte giustificano la
casistica rigorosa con cui i sacerdotes
Fetiales e i teorici del diritto e
della politica determinavano quali generi di guerre si potessero intraprendere
legittimamente: quali, cioè, avessero le caratteristiche del bellum iustum. Le testimonianze antiche, per quanto riguarda la
definizione di bellum iustum, non sembrano uniformate a
principi di astratta morale e attengono piuttosto a valutazioni di conformità
con la sfera religiosa e rituale dello ius
fetiale. Del resto, nel II e I secolo
a. C., una parte consistente della cultura greca e romana aveva contestato
proprio il concetto di bellum iustum, teorizzando l’inconciliabilità
di bellum e iustitia. Questa problematica si presentava connessa profondamente
con la riflessione storico-giuridica sulla legittimità dell’egemonia «mondiale»
dei Romani; ma si inquadrava, al tempo stesso, nel dibattito sulle idee
giusnaturalistiche della tradizione filosofica greca e romana.
Tra gli autori antichi, quello che ha manifestato
maggiore interesse per la definizione della «guerra giusta» è stato senza
dubbio Cicerone, secondo il quale il bellum
per poter essere considerato iustum
abbisognava di requisiti formali e sostanziali; i primi derivavano dalla esatta
osservanza dei riti e delle procedure dello ius
fetiale; i secondi dovevano consistere in motivazioni validamente
determinabili: riconoscibili, quindi, come tali in maniera oggettiva sia di
fronte agli Dèi, sia di fronte agli uomini. Dal bellum iustum discendeva la condizione giuridica di iusti et legitimi hostes, nei confronti
dei quali, usando la terminologia di Cicerone, i Romani consideravano vigente totum ius fetiale, nella consapevolezza
che anche con i nemici multa sunt iura
communia. Da questa comunanza di diritto, consegue per Cicerone il dovere
di «osservare la fides» nei confronti
degli hostes.
Nel latino della tarda età repubblicana la parola hostis aveva acquisito ormai il senso di
«nemico» in generale; tuttavia, la cultura giuridica e la scienza antiquaria
conservavano memoria del significato più antico. Nella sua accezione originaria
hostis indicava lo straniero; più
precisamente quello straniero qui suis
legibus uteretur ed al quale si riconosceva parità di ius col Popolo romano. Il significato di hostis si è modificato definitivamente nell’ultimo secolo della Repubblica.
I giuristi insegnavano, dunque, che la condizione giuridica di hostes non poteva prescindere dalla
persistente attualità di un bellum iustum, cioè di un bellum publice decretum; in assenza di questa condizione, la
rigorosa disciplina dello ius belli esigeva che gli avversari di Roma
fossero considerati dei semplici latrones
o praedones. Le conseguenze della
distinzione non erano di poco conto dal punto di vista del diritto.
Nel testo varroniano anche la pace appare in
strettissima connessione con la fides;
anzi si direbbe che nella visione di Varrone il vero contenuto della pace sia
costituito proprio dalla fides. Per
la tradizione giuridica e religiosa romana, la guerra rappresentava una rottura
della pacifica naturalità delle relazioni inter
populos; sempre finalizzata, quindi, alla restaurazione della pace. Questa
subordinazione della guerra alla pace si trova ben configurata, anche dal punto
di vista della dottrina dei sacerdoti romani, nella stessa etimologia che gli
scrittori antichi davano della parola fetiales.
Collegandone l’etimo a fides e a foedus, si sottolineava nelle competenze
di questi sacerdoti la funzione di ristabilire la fides pacis con il foedus,
piuttosto che la funzione di concipere
un bellum iustum.
I versi virgiliani (Aen. 6. 851–853), secondo l’A., illuminano, forse meglio di ogni
altro testo antico, la nozione «romana» della pace, intesa nei suoi aspetti
essenziali giuridici e religiosi. Dai
versi virgiliani emerge, in primo luogo, il carattere bilaterale e imperativo
della pax. L’osservanza della pax sembra essere condizione necessaria
per distinguere subiecti e superbi. Nella pace, e nella sua
conservazione, risiedevano dunque le motivazioni religiose e giuridiche della
dimensione universale dell’imperium populi Romani.
Il carattere bilaterale della pace risulta evidente
anche nelle definizioni date da giuristi e antiquari, i quali sottolineavano la
connessione etimologica del termine pax
con le parole pactio e pactum. Questa etimologia, ammessa anche
da molti linguisti moderni, ricollega pax
alla radice indoeuropea pak-,
alternante con pag-, da cui anche
l’arcaico pacere delle XII Tavole, pacisci, pacio, pactio.
I sacerdoti romani avevano postulato, fin dalle
prime annotazioni della memoria storica e documentaria delle loro attività, un
legame indissolubile tra la vita del
Popolo romano e la sua religio; per
questa ragione riti e culti della religione politeista risultavano finalizzati
al conesguimento e alla conservazione della pax deorum. In questa prospettiva, dal punto di vista umano
assumeva grande rilevanza il «legalismo religioso» dei sacerdoti romani, i
quali avevano elaborato regole rituali e comportamenti, a cui collettività e
individui dovevano necessariamente attenersi per poter conservare il favore
degli Dèi. La conservazione della pax
deorum costituiva, quindi, il fondamento teologico dell’intero rituale
religioso romano ed era considerata, al tempo stesso, elemento basilare del
sistema giuridico-religioso e dello ius
del Popolo romano (ius publicum).
In conclusione l’A. sostiene di aver dimostrato che
la definizione giuridica di pace, bilaterale e imperativa al tempo stesso,
esprime pienamente l’originario significato sacrale di pax: accordo tra parti in conflitto, «atto» quindi rivolto alla
pace, che tuttavia prefigurava, a simiglianza della pax deorum, una gerarchizzazione dei rapporti tra le parti
contraenti. Da ciò lo strettissimo
legame tra guerra, pace e fides, o
meglio tra la vittoria militare e quel paci
imponere morem garantito dalla fides
publica, che rappresentava l’essenza della vocazione pacifica ed
universalistica del populus Romanus, seppure perseguita attraverso
una storia di guerre ininterrotte.
* Франческо Сини – ординарный профессор кафедры истории римского права юридического факультета и член административного совета Университета г. Сассари (о. Сардиния, Италия), главный редактор электронного научного журнала «Diritto@Storia» (www.dirittoestoria.it). Автор многочисленных монографий и статей в области истории римской юриспруденции архаического и предклассического периодов. Перевод выполнен соискателем Центра истории римского права и европейских правовых систем ИВИ РАН И. В. Лушниковой, кандидатом исторических наук А. М. Сморчковым и преподавателем итальянского языка исторического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова М. Н. Челинцевой. Переводчики выражают глубокую признательность профессор МГУ И. Л. Маяк, редактору В. Н. Токмакову, редактору Д. А. Литвинову за помощь и ценные замечания.
[1]
Употреблению
Вергилием
некоторых
категорий
«древнего
международного
права» и, следовательно,
более общим
аспектам
войны и мира
в римской
религиозно-правовой
системе я уже
посвятил
свою
предыдущую
работу, опубликованную
в начале 90-х гг.
истекшего
столетия: Sini F. Bellum nefandum. Virgilio e il problema del «diritto internazionale antico», [Pubblicazioni
del Seminario di Diritto Romano dell’Università di Sassari, 7]. Sassari, 1991; Рец.: Giuffrè V. // Iura.
1991 [1994]. 42. 213 s.; Scivoletto
N. // Giornale Italiano di Filologia. 1997. 49. 1. 138 s.
[2] О жрецах-фециалах и о ius fetiale см.: Conradi F. C. De Fecialibus et iure feciali populi Romani. Helmstadii, 1734; Voigt M. De fetialibus populi Romani quaestionis specimen. Lipsiae, 1852; Fusinato G. Dei Feziali e del diritto feziale. Contributo alla storia del diritto pubblico esterno di Roma // Memorie dell’Accademia dei Lincei. Ser. III. Vol. 13. 1883–1884. Среди более новых публикаций см.: De Francisci P. Primordia civitatis. Roma, 1959. P. 472 ss.; Bierzanek P. Sur les origines du droit de la guerre et de la paix // Revue Historique de Droit Français et étranger. 1960. Vol. 38. P. 94 ss.; Catalano P. Linee del sistema sovrannazionale romano. Torino, 1965; Saulnier Chr. Le rôle des prêtres fétiaux et l’application du «ius fetiale» à Rome // Révue Historique de Droit Français et étranger. 1980. Vol. 58. P. 171 ss.; Wiedemann T. The Fetiales: a reconsideration // Classical Quarterly. 1986. Vol. 36. P. 479 ss.; Auliard Cl. Les Fétiaux, un collège religieux au service du droit sacré international ou de la politique romaine? // Mélanges Pierre Lévêque. P., 1992. Vol. VI. P. 1 ss.; Ferrary J.-L. Ius fetiale et diplomatie / Ed. Frézouls, A. Jacquemin. Les relations internationales: Actes du Colloque de Strasbourg 15–17 juin 1993. P., 1995. P. 411 ss.; Cappelletti L. Il ruolo dei fetiales e il concetto di civitas in Liv. IX 45. 5–9 // Tyche. 1997. 12. P. 7 ss.; Cimma M. R. I feziali e il diritto internazionale antico // Древнее право = Ius Antiquum. 2000. № 6. С. 24 и след.; Bianchi E. Fest. s. v. ‘Nuntius’ p. 178, 3 L e i documenti del collegio dei Feziali // Studia et Documenta Historiae et Iuris. 2000. 66. P. 335 ss.; наконец – не имел возможности прочитать ст.: Майоров Н. Г. Коллегия фециалов // Жреческие коллегии в Раннем Риме. К вопросу о становлении римского сакрального и публичного права / Под. ред. Л. Л. Кофанова. М., 2001. С. 142 и след. Об этимологии слова из последних работ см.: Sgarbi R. A proposito del lessema latino «Fētiālēs» // Aevum. 1992. 66. P. 71 ss.
[3] Иное
прочтение («et ubi desitum»)
дает Л.
Шпенгель: M. Terenti Varronis De lingua latina libri / Emendavit apparatu critico instruxit praefatus est Leonardus Spengel. Ed. et recogn. Andreas Spengel. Berolini,
1885. S. 35. По этому вопросу см.: Collart
J. // Varron. De lingua latina, Livre V /
Texte établi, traduit et annoté par J. C. P., 1954. P.
56.
[4] Varr. De ling. lat. 5. 86. См. также: Cenderelli A. Varroniana. Istituti e terminologia giuridica nelle opere di M. Terenzio Varrone. Milano, 1983. P. 33, fr. 44; Collart J. // Varron. De lingua latina, Livre V. P. 199: «Древние устанавливали отношения между foedus, fidēs и fētiālis. Родство первых двух слов несомненно, они различаются только по степени корня. Foedus, слово, зафиксированное в религиозном и юридическом языке, сохранило свой дифтонг, однако у глоссаторов засвидетельствовано и fidus. Что касается fētiālis, его происхождение остается неясным». В более общем аспекте см.: Cavazza F. Saggio su Varrone etimologo e grammatico. La lingua latina come modello di struttura linguistica. Firenze, 1981; автор обращается к этому фрагменту для выявления соотношения foedus / fides (49, n. 61).
[5] В
отношении более
новой
библиографии
см.: Lehmann Y. Varron théologien et philosophe romain. [Collection
Latomus, 237]. Bruxelles, 1997.
[6] Источники
по
политическим
и ритуальным
прерогативам
этих жрецов: Cic. De off. 1. 36; De leg. 2. 21; Liv. 1.
32. 5–11; 8. 39. 14; 9. 5. 3–4; 9. 10. 2; 9. 10. 8; 21. 45. 8; 30. 43. 9; 31.
8. 3; 36. 3. 7; Dionys. 2. 73; Val.
Max. Facta et dicta. 6.
6. 3; Plin. Nat. hist. 22. 5; Arnob. 2. 67.
[7] Cenderelli A. Varroniana. P. 105.
[8] Я
использую
выражение
«религиозно-правовая
система»
вместо
выражения
«правопорядок»,
опираясь
на мотивации,
предложенные
Catalano P. Linee del sistema sovrannazionale romano. P. 30 ss., esp. P. 37, Not. 75; Idem. Aspetti spaziali
del sistema giuridico-religioso romano. Mundus, templum, urbs, ager, Latium, Italia // Aufstieg und Niedergang der
römischen Welt. B.; N. Y., 1978. Bd. II, 16. 1. P. 445 s.; Idem. Diritto e persone. Studi su origine e attualità del sistema romano. Torino,
1990. P. 57; с которым частично соглашается: Lombardi
G. Persecuzioni, laicità, libertà religiosa. Dall’Editto di Milano alla
Dignitatis Humanae. Roma, 1991. P. 34 s.
Значимость
понятия
«правопорядок»
вновь утверждается
в последних
работах: Orestano R. Diritto: Incontri e scontri. Bologna, 1981. P. 395 ss.; Idem. Le nozioni di ordinamento giuridico e di esperienza
giuridica nella scienza del diritto // Rivista trimestrale di Diritto Pubblico.
1985. 4. P. 959, esp.
P. 964 ss.; Idem. Introduzione allo studio del diritto romano.
Bologna, 1987. P. 348 ss. К нему присоединяется, среди прочих: Cerami P. Potere
ed ordinamento nell’esperienza costituzionale romana.
3ª ed. Torino, 1996. P. 10 ss. Он не
проявляет
никаких
сомнений в
отношении
проблематики
«понятия
правопорядка
и его применимости
к римскому
опыту». Более
прагматичной
и не всегда
совпадающей
с тезисом
Орестано
выглядит
позиция А.
Гварино, см.: Guarino A. L’ordinamento giuridico romano. 5ª ed. Napoli, 1990. P. 56
s.
[9] Я,
естественно,
учитывал, в
том числе и в
случаях
отсутствия
прямых
ссылок,
огромную литературу
по теме: Lombardi L. Dalla «fides» alla «bona fides». Milano, 1961; Deißmann-Merten
M.-L. Fides Romana bei Livius: Diss. 1964. Frankfurt a. M., 1965; Calderone
S. P…stij-fides: Ricerche di storia e diritto
internazionale nell’antichità. [Helikon. Biblioteca. Testi e studi, 1] Messina
Università degli Studi, 1965; Becker C. Fides // Reallexikon für Antike
und Christentum. Stuttgart,
1969. Bd. VII. S. 801 ss.; Boyancé P.
études sur la religion romaine. Rome, 1972. P. 105 ss. [Fides romana et la vie internationale]. P. 135 ss. [Les Romains, peuple de
la Fides]; Carcaterra A. Dea Fides e
‘fides’: Storia di una laicizzazione // Studia et Documenta Historiae et Iuris.
1984. Vol. 50. P. 199 ss.; Freyburger G.
Fides: étude sémantique et religieuse depuis les origines jusqu’à
l’époque augustéenne. P., 1986; Valvo A. Fides, foedus, Iovem Lapidem
iurare // Autocoscienza e rappresentazione dei popoli nell’antichità / A cura
di M. Sordi [Contributi
dell’Istituto di Storia Antica, 18]. Milano, 1992. P. 115 ss.; Meyer R.
Bona fides und lex mercatoria in der europäischen Rechtstradition/ [Quellen und
Forschungen zum Recht und seiner Geschichte, 5]. Göttingen, 1994; Levi M. A.
Clientela e fides // Rendiconti dell’Accademia Lombarda 9ª serie. 1996. Vol. 7. P. 677 ss.; Hölkeskamp
K.-J. Fides – deditio in fidem – dextra data et accepta: Recht, Religion
und Ritual in Rom // The Roman middle republic. Politics, Religion and Historiography c.
400–133 B. C. / Ed. by C. Bruun. [Acta
Instituti Romani Finlandiae, 23]. Rome, 2000. P. 223 ss.
[10] С этой точки зрения, по-моему, можно полностью согласиться со следующим тезисом: Pöschl V. Politiche Wertbegriffe in Rom // Antike und Abendland. 1980. 26. 1 ss. Для него fides имеет основополагающую роль в civitas Romana, поскольку находится «im Zentrum der politischen, sozialen und rechtilichen Ordnung Roms» (S. 3).
[11] Varr. De ling. lat. 5. 80–82: Incipiam ab
honore publico. Consul nominatus qui consuleret populum et senatum, nisi illinc
potius unde Accius ait in Bruto: ‘qui recte consulat, consul ciat’.
Pr<a>etor dictus qui praeiret iure et exercitu; a quo id Lucilius: ‘ergo
praetorum est ante et pr<a>eire’. Censor ad cuius censionem, id est
arbitrium, censeretur populus. Aedilis qui aedis sacras et privatas procuraret.
Quaestores a qu<a>erendo, qui conquirerent publicas pecunias et
maleficia, quae triumviri capitales nunc conquirunt; ab his postea qui
quaestionum iudicia exercent quaes<i>tores dicti. Tribuni militum, quod
terni tribus tribubus Ramnium, Lucerum, Titium olim ad exercitum mittebantur.
Tribuni plebei, quod ex tribunis militum primum tribuni plebei facti, qui
plebem defenderent, in secessione Crustumerina. Dictator, quod a consule
dicebatur, cui dicto audientes omnes essent. Magister equitum, quod summa
potestas huius in equites et accensos, ut est summa populi dictator, a quo is
quoque magister populi appellatus. Reliqui, quod minores quam hi magistri,
dicti magistratus, ut ab albo albatus.
[12] Varr. De ling. lat. 5. 83: Sacerdotes universi
a sacris dicti.
[13] Cic. De Leg. 2. 19 ss.; 3. 6 ss.
[14] D. 1. 1. 1. 2. В отношении фрагмента Ульпиана можно, по-моему, считать неактуальными как утверждения против подлинности текста (Schulz F. Prinzipien des römischen Rechts, München, 1934; зд.
в
итал. пер.: I principii del diritto romano /
A cura di V. Arangio-Ruiz. Firenze,
1949. P. 23, Not. 33; Lübtow U. von. Das römische Volk. Sein Staat und
sein Recht. Frankfurt a. M., 1955. S. 618: «Die merkwürdige Dreiteilung des ius
publicum: in sacris, in sacerdotibus, in magistratibus stammt sicherlich nicht
von Ulpian»), так и сомнения и неуверенность (Albanese
B. Premessa allo studio del diritto privato romano. Palermo, 1978. P. 192, Not. 295). В пользу подлинности текста высказываются, среди прочих: Stella Maranca F. Il diritto
pubblico romano nella storia delle istituzioni e delle dottrine politiche // Idem. Scritti vari di diritto romano.
Bari. P., 1931. P. 102 ss.; Romano S. La
distinzione fra ius publicum e ius privatum nella giurisprudenza romana //
Scritti giuridici in onore di Santi Romano. Padova, 1940. Vol. IV. P. 157 ss.; Nocera
G. Ius publicum (D. 2, 14, 38): Contributo alla ricostruzione
storico-esegetica delle regulae iuris. Roma, 1946. P. 152 ss.: «Ulpiano è sulla
scia della più pura tradizione romana» (P. 161); Idem. Il binomio pubblico-privato nella storia del diritto.
Napoli, 1989. P. 171 ss.; Wieacker F.
Doppelexemplare der Institutionen Florentins, Marcians und Ulpians // Mélanges
De Visscher. Bruxelles, 1949. II. S. 585, который считает, что подразделение на sacra, sacerdotia и magistratus несет несомненно отпечаток республиканской эпохи; Carcaterra
A. L’analisi del ius e della lex come elementi primi. Celso, Ulpiano,
Modestino // Studia et Documenta Historiae et Iuris. 1980. 46. P. 272 ss.;
Aricò Anselmo G. Ius publicum – ius
privatum in Ulpiano, Gaio e Cicerone // Annali del Seminario Giuridico
dell’Università di Palermo. 1983. 37. 447 ss., esp. P. 461 ss.; Ankum H. La noción de ius publicum en derecho romano // Anuario de
Historia del Derecho Español. 1983. 53. P. 524 ss.; Kaser M. Ius publicum und ius privatum // Zeitschrift der
Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte (R. A.) 1986. 103. S. 6 ss.; Sini F. Bellum nefandum. P. 223, Not.
112; Stein P. Ulpian and the
Distinction between ius publicum and ius privatum // Collatio iuris Romani / études dédiées à Hans Ankum à
l’occasion de son 65ème anniversaire. Amsterdam, 1995. Vol. II. P. 499 ss.; Marotta V. Ulpiano e l’impero Napoli, 2000. I. P. 153 ss.
[15] Catalano P. La divisione del potere in Roma (a proposito di
Polibio e di Catone) // Studi in onore di Giuseppe Grosso. Torino, 1974. VI. P. 676; к нему присоединяется Nicolet C. Notes complémentaires // Polybe,
Histoires, Livre VI. P., 1977. P. 149 ss.; Scheid
J. Le prêtre et le magistrat. P.
269 ss.
[16] Marotta V. Ulpiano e l’impero. I. P. 157. Он считает: «Ульпиан, говоря, что “ius publicum in sacris, in sacerdotibus… consistit”, повторяет в особой политической и религиозной обстановке своего времени традиционный взгляд, происходящий от Цицерона: если ауспиции Ромула и ритуалы Нумы заложили основы res publica, Рим принадлежит своим богам в каждый момент и в каждом аспекте будничной жизни».
[17] Sini F. Documenti sacerdotali di Roma antica. I: Libri e commentarii. [Pubblicazioni del Seminario di Diritto Romano dell’Università di Sassari, 2] Sassari, 1983. P. 213–214: «Это сходство представляет собой весьма важный факт, поскольку позволяет с точностью определить идеологическую сущность цицероновского и ульпиановского понятия ius publicum. Она уходит своими корнями в довольно древнюю иерархию частей ius publicum, по сути своей антиплебейскую, восходящую, совершенно точно, к жреческой разработке эпохи, предшествовавшей уравнению двух сословий, или непосредственно последующей эпохи: доказательство этому может состоять в том, что с допуском плебеев к магистратурам они ввели в обычай не только совмещать магистратуру и жречество, но и ставить honores выше sacerdotia (схема, еще сохранившаяся у Варрона (De ling. lat. 5. 80–86), которая стала типичной для республиканской эпохи».
[18] Ср.: D’Ippolito
F. Sulla giurisprudenza medio-repubblicana. Napoli, 1988.
[19] D’Ippolito F. Giuristi e sapienti in
Roma arcaica. Roma; Bari, 1986; Sini
F. A quibus iura civibus praescribebantur: Ricerche sui giuristi del III
secolo a. C. [Pubblicazioni del
Seminario di Diritto Romano dell’Università di Sassari, 8]. Torino, (1992)
1995.
[20] Sini F. Documenti sacerdotali di Roma antica. P. 210 ss.
[21] Теология Варрона, theologia tripertita, известная в первую очередь благодаря обширным фрагментам, изложенным в «De civitate dei» Святого Августина (о соотношении Августин – Варрон см.: Barra G.
La figura e l’opera di Terenzio Varrone Reatino nel «De civitate dei» di
Agostino. Napoli, 1969; фрагменты собраны в: Agahd R.
M. Terenti Varronis Antiquitates rerum divinarum. Libri I–XIV XV–XVI:
Praemissae sunt quaestiones varronianae // Jahrbücher für Classische
Philologie. Leipzig, 1898. Supplbd. 24. S. 142 ss.; Condemi A. G. M.
Terenti Varronis Antiquitates rerum divinarum. Librorum I–II fragmenta. Bologna, 1965. P. 14 ss.; Cardauns B. M. Terentius Varro Antiquitates rerum divinarum. I: Die
Fragmente. Wiesbaden, 1976. S. 18 ss.), была в
прошлом
предметом
многочисленных
исследований.
Для более
углубленного
ознакомления
отсылаю к
исчерпывающей
статье: Lieberg G. Die «Theologia tripertita» in Forschung und Bezeugung // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. B.; N. Y., 1972. Bd. I.
4. S. 63 ss. В ней обсуждаются работы, опубликованные до 1970 г. Ср. также: Boyancé P. Ėtymologie et théologie chez Varron // Revue des
Ėtudes Latines. 1975.
53. P. 99 ss.; Idem. Les implications
philosophiques des récherches de Varron sur la religion romaine // Atti del
Congresso Internazionale di Studi Varroniani. Rieti, 1976. I. P. 137 ss.; Pépin J. Remarques sur les sources de la
theologia tripertita de Varron // Varron. Grammaire antique et stylistique
latine (Recueil offert à J. Collart). P., 1978. P. 127 ss.; Cardauns B. Varro und die römische Religion:
Zur Theologie, Wirkungsgeschichte und Leistung der Antiquitates Rerum Divinarum
// Aufstieg und Niedergang der Römischen Welt. B.; N. Y., 1978. Bd. II. 16. 1.
S. 80–103; Lieberg G. Die theologia
tripertita als Formprinzip antiken Denkens // Rheinisches Museum für
Philologie. 1982. № 125. S. 25 ss.; Dörrie H. Zu Varros Konzeption der theologia tripertita in den
Antiquitates rerum divinarum // Beiträge zur altitalischen Geistesgeschichte:
Festschrift für G. Radke. Münster,
1986. S. 83 ss.; Lehmann Y. Varron
théologien et philosophe romain. Р. 192 ss.
[22] По систематике варроновых «Antiquitates» фундаментальными исследованиями являются работы: Dahlmann
H. M. Terentius Varro // Real-Encyclopädie der classischen
Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1935. Supplbd. VI. Coll. 1229 ss.; Idem. Zu Varros
antiquarisch-historischen Werken, besonders den Antiquitates rerum humanarum et
divinarum // Atti del Congresso Internazionale di Studi Varroniani. I.
P. 163 ss.; Collart J. Varron
grammairien latin. P.,
1954. P. 275 ss. Более подробно о «божественных древностях» см.: Condemi A. G. Proemium a M. Terenti Varronis Antiquitates rerum
divinarum. P. VII ss.; Cardauns B. M. Terentius Varro
Antiquitates rerum divinarum. II: Kommentar. Wiesbaden, 1976. S. 125 ss.; Catalano P. Aspetti spaziali del sistema giuridico-religioso
romano. P. 446 ss. Вкратце также см.: Sini F.
Documenti sacerdotali di Roma antica. P. 210 ss.
[23] August. De Civ. Dei 6, 3: In divinis identidem rebus eadem ab illo divisionis forma
servata est, quantum attinet ad ea quae diis exhibenda sunt. Exhibentur enim ab hominibus, in locis et
temporibus sacra. Haec quattuor, quae dixi, libris complexus est ternis: nam
tres priores de hominibus scripsit, sequentes de locis, tertios de temporibus,
quartos de sacris, etiam hic qui exhibeant, ubi exhibeant, quando exhibeant,
quod exhibeant, subtilissima distinctione commendans. Sed quia oportebat dicere
et maxime id expectabatur quibus exhibeant, de ipsis quoque diis tres
conscripsit extremos, ut quinquies terni quindecim fierent. Sunt autem omnes,
ut diximus, sedecim quia et istorum exordio unum singularem qui prius de
omnibus loqueretur, apposuit; quo absoluto consequenter ex illa quinquepartita
distributione tres praecedentes, qui ad homines pertinent, ita subdivisit, ut
primus sit de pontificibus, secundus de auguribus, tertius de quindecemviris
sacrorum: secundos tres ad loca pertinentia ita, ut in uno eorum de sacellis,
altero de sacris aedibus, diceret, tertio de locis religiosis. Tres porro qui
illos sequentur, ad tempora pertinent, id est ad dies festos, ita, ut unum
faceret de feriis, alterum de ludis circensibus, de scenicis tertium. Quartorum trium ad sacra pertinentia uni dedit
consecrationes, alteri sacra privata, ultimo publica. Hanc velut pompam
obsequiorum in tribus, qui restant, dii ipsi sequuntur extremi, quibus iste
universus cultus impensus est, in primo dii certi, in secundo incerti, in
tertio cunctis novissimo dii praecipui atque selecti.
[24] Основная
романистическая
историография
(не доходя,
впрочем, до
положений
Цихориуса,
см.: Cichorius C. Römische Studien. Historisches, Epigraphisches,
Literargeschichtliches aus vier Jahrhunderten Roms. Leipzig; B., 1922. S. 198 ss.;
он считал
вероятной
принадлежность
Варрона к
коллегии Quindecimviri sacris faciundis) почти
единогласна
в признании
непосредственного
знакомства и
употребления
официальных
документов
жреческих
коллегий
великим
реатинцем. Ср. для всех: Rohde
G. Die Kultsatzungen der römischen
Pontifices. B., 1936. S. 19 ss.; Cardauns B. M. Terentius Varro
Antiquitates rerum divinarum. II. P. 239 ss.
[25] Orestano R. Dal ius al fas:
Rapporto tra diritto divino e umano in Roma dall’età primitiva all’età classica
// Bullettino dell’Istituto di Diritto Romano. 46. 1939. P. 201. Следует подчеркнуть, что в отношении подобного видения мира, из которого очевидно вытекает осторожность дефиниций жреческой системы знаний и универсалистская направленность теологии понтификов (ср. определение, несомненно древнейшее, данное pontifex maximus в ordo sacerdotum: Fest. P. 200 L: pontifex maximus, quod iudex atque arbiter habetur
rerum divinarum humanarumque), представляются обоснованными как дефиниция iurisprudentia, данная Ульпианом и включенная в Digesta императора Юстиниана (D. 1, 1, 10, 2: Ulpianus libro primo regularum: Iuris
prudentia est divinarum atque humanarum rerum notitia, iusti atque iniusti
scientia), так и summa divisio rerum римской юриспруденции (Gai. Inst. 2, 2: D. 1, 8, 1
pr.: Summa itaque rerum divisio in duos articulos diducitur: nam aliae sunt divini
iuris, aliae humani).
[26] В связи с этим имеет смысл вспомнить, что Варрон посвятил Antiquitates rerum divinarum Г. Юлию Цезарю,
великому
понтифику,
именно в этом
звании
являющемуся
адресатом
посвящения (сведения
о dedicatio ad Caesarem
мы находим у
Лактанция: Inst. div. 1. 6. 7; August. De Civ. Dei. 7. 35), возможно,
также и в
знак
благодарности
за предоставление
ему доступа к
документам
коллегии. Ср.
в этом
отношении: Schulz F. Storia della giurisprudenza
romana (итал. пер.
под ред. G. Nocera, с
предисл. P. de Francisci). Firenze, 1968 [rist. 1975]. P. 79–80. Более широко об отношениях между Цезарем и Варроном см.: Della
Corte F. Varrone, il terzo gran lume romano. Firenze, 1970. P. 117 ss.; Horsfall N.
Varro and Caesar: Three chronological Problems // Bulletin of the Institute of
Classical Studies of the University of London. 1972. 19. P. 120 ss.
[27] Liv. 1. 20. 1–5: Tum sacerdotibus
creandis animum adiecit, quamquam ipse plurima sacra obibat, ea maxime, quae
nunc ad Dialem flaminem pertinent. Sed quia in civitate bellicosa plures Romuli
quam Numae similes reges putabat fore ituros que ipsos ad bella, ne sacra
regiae vicis desererentur, flaminem Iovi adsiduum sacerdotem creavit insigni
que eum veste et curuli regia sella adornavit. Huic duos flamines adiecit,
Marti unum, alterum Quirino; virginesque Vestae legit, Alba oriundum
sacerdotium et genti conditoris haud alienum. Iis, ut adsiduae templi antistites essent,
stipendium de publico statuit, virginitate aliis que caerimoniis venerabiles ac
sanctas fecit. Salios item duodecim Marti Gradivo legit tunicaeque pictae
insigne dedit et super tunicam aeneum pectori tegumen caelestiaque arma, quae
ancilia appellantur, ferre ac per urbem ire canentes carmina cum tripudiis
sollemni que saltatu iussit. Pontificem deinde Numam Marcium, Marci filium, ex
patribus legit eique sacra omnia exscripta exsignataque attribuit, quibus
hostiis, quibus diebus, ad quae templa sacra fierent atque unde in eos sumptus
pecunia erogaretur.
[28] В отношении текста Ливия Э. Перуцци (Peruzzi E. Origini di Roma. Vol. I: La famiglia. Firenze, 1970. P. 142 ss.) особо убедительно показал, что речь идет о документе несомненно жреческого происхождения: «Важность этого аргумента e silentio несомненна: основным письменным источником римских историков были annales maximi, и как вероятно, что они обращали особое внимание на факты религиозного значения, так абсолютно точно, что они были самым точным и подробным документом понтификальной традиции. Теперь фрагмент Ливия (1. 20. 5) является лаконичным сообщением, выраженным не менее ieiune, чем сообщения annales, которое передает действительно редкую деталь. Поскольку речь идет о древнейшей царской эпохе, патавийский историк нередко указывает родственников персонажей, хотя и кратко, однако это – единственный случай, когда он упоминает ономастическую формулу человека, которая должна была находиться в бюрократических записях: Numa Marcius Marci filius; формула, следует заметить, эпохи Нумы Помпилия, поскольку этот правитель, как было указано на саркофаге, найденном в 181 г. до н. э., официально звался Numa Pompilius Pomponis filius rex Romanorum. Я считаю вероятным, что сообщение Ливия восходит, в конечном счете, к annales» (P. 144 s.). Ср.: Peruzzi. E. Origini di Roma. Vol. II: Le lettere. Bologna, 1973. P. 156: «Уже ономастическая формула Numa Marcius Marci filius производит впечатление, что это сообщение относится к annales maximi»; P. 162: «Все точные подробности фрагмента Liv. 1. 20. 5–7 об этом понтифике, который, повторяю, является последним из перечисленных жрецов и, тем не менее, он единственный из всех упомянут с полной ономастической формулой, указывают на то, что первым источником, из которого происходит сообщение патавийского историка, является текст, созданный понтификами: вероятно (поскольку речь идет об историческом сообщении, а не о религиозных или правовых нормах, annales maximi».
[29] Varr. De ling. lat. 5. 83–86: Sacerdotes
universi a sacris dicti. Pontufices, ut [a] Sc<a>evola Quintus pontufex maximus
dicebat, a posse et facere, ut po[n]tifices. Ego a ponte arbitror: nam ab his
sublicius est factus primum ut restitutus s<a>epe, cum ideo sacra et uls
et cis Tiberim non mediocri ritu fiant. Curiones dicti a curiis, qui fiunt ut
in his sacra faciant. Flamines, quod in Latio capite velato erant semper ac
caput cinctum habebant filo, f<i>lamines dicti. Horum singuli cognomina
habent ab eo deo cui sacra faciunt; sed partim sunt aperta, partim obscura:
aperta ut Martialis, Volcanalis; obscura Dialis et Furinalis, cum Dialis ab
Iove sit (Diovis enim), Furi<n>alis a Furrina, cuius etiam in fastis
feriae Furinales sunt. Sic flamen Falacer a divo patre Falacre. Salii ab
salitando, quod facere in comitiis in sacris quotannis et solent et debent. Luperci, quod Lupercalibus in lupercali sacra
faciunt. Fratres arvales
dicti qui sacra publica faciunt propterea ut fruges ferant arva: a ferendo et
arvis fratres arvales dicti. Sunt qui a fratria dixerunt. Fratria est Graecum
vocabulum partis hominum, ut <Ne>apoli etiam nunc. Sodales Titii dicti
<…> quas in auguriis certis observare solent. Fetiales, quod fidei
publicae inter populos praeerant: nam per hos fiebat ut iustum conciperetur
bellum et † inde † desitum, ut f<o>edere fides pacis constitueretur.
[30] Varr. De ling. lat. 5. 11–12: Pythagoras Samius
ait omnium rerum initia esse bina ut finitum et infinitum, bonum et malum,
vitam et mortem, diem et noctem. Quare item duo status et motus <…> quod
stat aut agitatur, corpus, ubi agitatur, locus, dum agitatur, tempus, quod est
in agitatu, actio. Quadripertitio magis sic apparebit: corpus est ut cursor,
locus stadium qua currit, tempus hora qua currit, actio cursio. Quare fit, ut
ideo fere omnia sint quadripertita et ea aeterna, quod neque unquam tempus,
quin fueri[n]t motus: eius enim intervallum tempus; neque motus, ubi non locus
et corpus, quod alterum est quod movetur, alterum ubi; neque ubi is agitatus,
non actio ibi.
[31] Ferrero L. Storia del pitagorismo nel mondo romano (dalle origini alla fine della
repubblica). Torino, 1955. P. 141 ss.; Mazzarino
S. Il pensiero politico classico. Bari, 1966. Vol. II, 1. P. 106 ss.; Idem. Intorno ai rapporti tra
annalistica e diritto // La critica del testo: Atti del II Congresso
Internazionale della Società Italiana di Storia del Diritto. Firenze, 1973.
Vol. II. P. 441 ss.; Garbarino G.
Roma e la filosofia greca dalle origini alla fine del II secolo a. C. Vol. II:
Commento e indici. Torino, 1973. P.
220 ss.; Vitucci G. Pitagorismo e
legislazione «numaica» // La filosofia greca e il diritto romano. I. Roma, 1976. (Accademia Nazionale dei Lincei. Quaderni
221). P. 153 ss.; Piccirilli L.
Introduzione a Plutarco, Le vite di Licurgo e di Numa / A cura di M. Manfredini
e L. Piccirilli. Fondazione Valla. Milano, 1980. P. XXX ss.
[32] Из исследований ученых, которые занимались изучением религиозных реформ, приписывавшихся Нуме (не считая старых работ: Carter J. B. The Religion of Numa, and other Essays on the Religion
of Ancient Rome. L., 1906. P. 1 ss.),
см.:
Ribezzo F. Numa Pompilio e la riforma
etrusca della religione primitiva di Roma // Rendiconti dell’Accademia dei
Lincei. Ser. VIII. 1950. Vol.
5. P. 553 ss.; Boyancé P. Fides et le
serment // Hommages à A. Grenier. Bruxelles, 1962. I. P. 329 ss. [= Idem. Études sur la religion romaine. Rome, 1972. P. 91 ss.; Hooker E. M. The Significance of Numa’s
Religious Reforms // Numen. 1963. 10. P. 87 ss.; Della
Corte F. Numa e le streghe // Maia. 1964. 26. P. 3 ss.; Levi M. A. Il re Numa e i «penetralia pontificum» // Rendiconti
dell’Istituto Lombardo. 1981. 115 (pubbl. 1984). P. 161 ss.; Idem. Fides, Terminus, familia e le origini della città // Religione e città nel mondo antico, Roma, 1984. P. 361 ss.; Martínez Pinna
J. La reforma de Numa y la formación de Roma // Gerión. 1985. 3. P. 97 ss.;
Poucet J. Les origines de Rome.
Tradition et histoire. Bruxelles,
1985. Esp. P. 194 ss., 219 ss.; Fascione
L. Il mondo nuovo. La costituzione romana nella ‘Storia di Roma arcaica’ di
Dionigi d’Alicarnasso. Napoli,
1988. Pt. I. P. 128 ss.; Capdeville G.
Les institutions religieuses de la Rome primitive d’après Denys d’Halicarnasse
// Pallas. 1993. 39. P. 153 ss.
[33] Gerschel L. Varron logicien // Latomus. 1958. 17. S.
67.
[34] Спорной представляется с методологической точки зрения систематизация фрагментов libri pontificum, предложенная Preibisch P. Fragmenta librorum pontificiorum. Tilsit, 1878 – именно поскольку несет отпечаток варронова четырехчастного деления.
[35] О fides «als Grundlage des römischen Völkerrechts»
пишет, среди
недавних
работ: Hölkeskamp K.-J. Fides – deditio in fidem – dextra data et accepta: Recht, Religion und Ritual in Rom // The Roman Middle Republic. Politics, Religion and Historiography c.
400–133 B. C. P. 235. См. также: Boyancé P.
Les Romains, peuple de la fides (1964) //
Idem. études sur la religion
romaine. P. 144 s.; Ziegler K.-H. Das Völkerrecht der römischen Republic // Aufstieg und Niedergang der
römischen Welt. Bd. I. 2. B.; N. Y., 1972.
S. 68 ss., esp. S. 90
ss.; De Martino F. Storia della
costituzione romana. 2a
ed. Napoli, 1973. Vol. II. P. 35 ss., 42 ss.; Nörr D. Aspekte des römischen
Völkerrechts. Die Bronzetafel von Alcántara, München, 1989. S. 102 ss.
[36] Casavola F. Cultura e scienza giuridica nel II secolo d. C.: il
senso del passato // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. B.; N. Y.,
1976. Bd. II. 15. S.
131 ss.; Idem. Giuristi adrianei. Napoli, 1980.
P. 1 ss.
[37] Несколько иную интерпретацию дает Casavola F. Cultura e scienza giuridica nel II secolo d. C.
P. 143: «В изображении высокой цивилизации середины принципата история римского народа представала как чудесное восхождение – e parva
origine ad tantae amplitudinis instar – причины которого было важно узнать. В
эпоху
крайнего
скептицизма
просвещенных
кругов, не
веривших в
богов и в
судьбу,
прогресс исторической
жизни
государства
сводился к достоинствам
эпохи.
Римский
народ обязан своим
величием
тому, что он
совершенствовал
все
добродетели –
omnibus quidem virtutum exercendis
colendisque – и более
других fides,
священную в
публичном и
частном
поведении. В
первую
очередь
Цецилий
вспоминает fides
государства
по отношению
к врагам,
обеспеченную
передачей в
их руки
консулов, и fides патрона по
отношению к
клиенту,
связанных друг
с другом
узами более
тесными, чем
узы кровного
родства и
свойства»; Idem. Giuristi
adrianei. P. 21–22.
[38] Pugliese G. Appunti sulla ‘deditio’ dell’accusato di illeciti
internazionali // Rivista Italiana per le Scienze Giuridiche. 3ª ser. 1974. 18.
P. 8 s. [= Idem. Scritti giuridici
scelti. I: Diritto romano. Napoli,
1985. P. 567 s.]; Michel J.-H. L’extradition du
général en droit romain // Latomus. 1980. 39. P. 675 ss.; Crifò G. Sul caso di Ostilio Mancino // Studi A. A.
Schiller. Leiden, 1976.
P. 19 ss. [=Idem. L’esclusione
dalla città: Altri studi sull’exilium romano. Perugia, 1985. P. 121 ss.]; Nörr D.
Aspekte des römischen Völkerrechts. S.
76 s.; Maffi A. Ricerche sul
postliminium. Milano, 1992. P. 61 ss.; Cursi
M. F. La struttura del «postliminium» nella repubblica e nel principato.
Napoli, 1996. P. 57 ss.; Calore A.
«Per Iovem Lapidem». Alle origini del giuramento. Sulla presenza del ‘sacro’
nell’esperienza giuridica romana. Milano, 2000. P. 79.
[39] Ср.: Sini F. Dai peregrina
sacra alle pravae et externae religiones dei baccanali: alcune riflessioni su
‘alieni’ e sistema giuridico-religioso romano // Studia et Documenta Historiae
et Iuris. 1994. 60. [= Studi in memoria di Gabrio Lombardi. I. Roma, 1996]. P.
49 ss.; Idem. Sua cuique civitati
religio. Religione e diritto pubblico in Roma antica, [Pubblicazioni del
Seminario di Diritto Romano dell’Università di Sassari, 13]. Torino, 2001. P.
24 ss.
[40] Heffter A. G. De antiquo iure gentium prolusio. Bonnae,
1823. P. 7; Osenbrüggen E. De iure
belli et pacis Romanorum. Lipsiae,
1836. P. 8, 16, 36; Voigt M. Die
Lehre von ius naturale, aequum et bonum und ius gentium der Römer. II. Leipzig,
1858 [rist. an. Aalen, 1966]. P. 102 ss.;
Idem. Die XII Tafeln. Leipzig, 1883. Bd. I [rist. an. Aalen, 1966]. P.
269 ss.; Jhering R. von, Geist des
römischen Rechts auf den verschiedenen Stufen seiner Entwicklung, I (1852).
Leipzig, 1878. S. 225 ss. [= Idem. L’esprit du droit romain: trad.
franc. P., 1886 (rist. an.
Bologna, 1969). Vol. I. P. 226 ss.]; Madvig
J. Die Verfassung und Verwaltung des römischen Staates. Leipzig, 1881. Bd.
I. S. 58 ss.; Karlowa O. Römische
Rechtsgeschichte. Leipzig, 1881. S.
279 ss.; Fusinato G. Dei Feziali e del diritto feziale. P. 455 ss.; Padelletti-P. Cogliolo G. Storia del diritto romano. 2ª ed.
Firenze, 1886. P. 67; Girard P. F.
Manuale elementare di diritto romano / Trad. it. di C. Longo. Roma; Milano;
Napoli, 1909. P. 112 ss.,
116; Bouché-Leclercq A. Manuel des
institutions romaines. P.,
1909 [rist. fot. 1931]. P.
343; Cuq E. Manuel des institutions
juridiques des Romains. 2ª ed. P., 1928. P. 92; Huvelin P. Études d’histoire du droit commercial romain / Opera
postuma a cura di H. Lévy-Bruhl. P., 1929. P. 7 s.; Horn H.
Foederati: Untersuchungen zur Geschichte ihrer Rechtsstellung im Zeitalter der
römischen Republik und des frühen Prinzipates: Diss. Frankfurt a. M., 1930. S. 6 s.; Lévy-Bruhl H. Esquisse d’une théorie sociologique de l’esclavage // Idem. Quelques problèmes du trés ancien
droit romain: Essai de solutions sociologiques. P., 1934. P. 15 ss.; Frezza P. Le
forme federative e la struttura dei rapporti internazionali nell’antico diritto
romano // Studia et Documenta Historiae et Iuris. 1938. 4. P. 363 ss. [= Idem. Scritti. Roma, 2000. I.
P. 367 ss.]; De Francisci P. Storia del diritto romano.
Milano, 1943. Vol. I. P. 335; Bonfante P.
Storia del diritto romano. Vol.
I, rist. 4ª ed. 1934 / A cura di G. Bonfante e G. Crifò. Milano, 1958. P. 229; De Sanctis
G. Storia dei Romani. Vol. I (nuova ed. a cura di S. Accame). Firenze, 1979.
P. 87; Meslin M. L’uomo romano (trad.
it.). Milano, 1981. P.
117.
[41] Mommsen Th. Das römische Gastrecht und die römische Clientel
// Idem. Römische Forschungen. B.,
1864. Bd. I. S. 326 ss.; Täubler E.
Imperium Romanum: Studien zur Entwicklungsgeschichte des römischen Reiches. I:
Die Staatsverträge und Vertragsverhältnisse. Leipzig, 1913 [rist. an. Roma, 1964], S. 14 ss., 29 ss., 44 ss.
[42] Mommsen Th. Römische Geschichte. Bd. I (1854) (здесь цит. в итал. пер.: Storia di Roma antica / Nuova ed. con introduzione di G. Pugliese Carratelli. I. Firenze, 1984. P. 192; Idem. Das römische Gastrecht und die römische Clientel. S. 319 ss.; Idem. Römisches Staatsrecht. 3ª ed. Leipzig, 1887. Bd. III, 1. S. 590 ss. [= Droit public romain / Trad. fr. di P. F. Girard. VI. 2. P., 1889. P. 206 ss.]. Именно в Abriss позиция крупнейшего немецкого романиста, возможно, как раз благодаря необходимости упрощения, проступает наиболее четко: Idem. Disegno del diritto pubblico romano / Trad. it. di P. Bonfante (Rist. an. dell’ed. 1943). Milano, 1973. P. 91: «По отношению к этому латинскому союзу, основанному на общности происхождения и объединенному в постоянную юридическую общность, италийские общины разных народов и впоследствии иностранные государства находятся в правовом отношении в постоянном состоянии войны. За пределами латинского народа нет ни римской, ни иностранной территориальной собственности; житель этой территории, hostis, позднее peregrinus, в принципе лишен права и мира; неизменность состояния войны по отношению к народу другого племени отражается в том, что с этрусскими городами, в лице которых римляне впервые столкнулись с другим народом, договоры заключались только на определенный срок».
[43] По большей
части они
сводятся «к
субъективной
составляющей
историографии
XIX и начала XX в ».
См.: Catalano p. Linee
del sistema sovrannazionale romano. P. 8 ss.; Idem. Diritto e persone. Studi su origine e attualità del sistema
romano. P. IX ss., 10 ss. В отношении более философского аспекта подобной историографической установки ср.: Bierzanek
P. Sur les origines du droit de la guerre et de la paix // Revue Historique
de Droit Français et Étranger. Ser. IV. 1960. 38. P. 105 ss.
[44] Täubler E. Imperium Romanum. S. 1: «Der Staatsfremde
gilt rechtlich als Feind. Der einzelne wie der Staat tritt erst durch eine
Rechtshandlung, den Vertrag, aus dem Zustande der natürlichen Feindschaft in
den der Verkehrsgemeinschaft».
[45] Täubler E. Imperium Romanum. S. 402 ss., esp. S. 406 s.: «Для самых примитивных стадий развития культуры следует думать об убийстве из страха, о каннибализме и человеческом жертвоприношении. Первой ступенью развития нужно считать восприятие чужака как раба. Затем здесь разделяется развитие государственного договора и договора о гостеприимстве. Различие следует искать не в том, что развитие одного должно исходить от государства, а другого может исходить от любого отдельного лица. Оно, скорее, базируется на том, что развитие, которое ведет к государственного договору, превращает пленника в заложника, заставляет его поручиться за общину, которой он принадлежит. Напротив, развитие, ведущее к договору о гостеприимстве, не ставит чужака в отношение к чему-либо третьему и поэтому не превращает в его поручитетеля, скорее, делает раба свободным человеком и свободного человека – гостеприимцем по договору как поручителя за самого себя».
[46] О
«постоянном
состоянии
взаимной
вражды, которая
царила между
народами или
городами» см.,
например: Benveniste é. Le vocabulaire des institutions indo-européennes. 1: Économie,
parenté, société. P.,
1969. P. 355 ss., esp. P.
361. В этом же смысле см. высказывания: Piganiol
A. Le conquiste dei Romani / Trad. it. di F. Coarelli. Milano, 1971. P. 147
s.; Guarino A. Storia del diritto romano. 7ª ed. Napoli, 1987. P.
82. Другие отмечают скорее отсутствие прав для чужеземца: Frezza
P. Corso di storia del diritto
romano. 3ª ed. Roma, 1974. P. 210; Bretone
M. Storia del diritto romano. Roma; Bari, 1987. P. 129; Pastori M. Gli istituti romanistici come
storia e vita del diritto. 2ª ed. Milano, 1988. P. 175; Talamanca M. Lineamenti di storia del diritto romano, sotto la
direzione di M. T. 2ª ed. Milano, 1989. P. 154; Idem. Istituzioni di diritto romano. Milano, 1990. P. 103.
[47] Ср.: Baviera
G. Il diritto internazionale dei Romani
(извл. из Archivio Giuridico «Filippo Serafini». Ser. nuov. Vol. I, II). Modena, 1898. P. 25 ss.; Seckel E. über Krieg und Recht in Rom: Kaisergeburtstagrede. B., 1915. S. 9 s., 25 ss. Критически
отзывается в
первую
очередь в отношении
Тойблера
также: Kübler B. Römische Rechtsgeschichte. Leipzig; Erlangen, 1925. S. 109 ss.
[48] О роли этого ученого в современной немецкой историографии см. кратко: Christ
K. Römische Geschichte und deutsche Geschichtswissenschaft. München, 1982.
S. 245.
[49] Heuss A. Die völkerrechtlichen Grundlagen der
römischen Aussenpolitik in republikanischer Zeit. Leipzig, 1933. S. 4 ss., 12
ss., 18 ss.
[50] De Martino F. Storia della costituzione romana. Vol. II [1ª ed. Napoli, 1954]. 2ª ed. Napoli, 1973. P. 13 ss., in part. 39 ss., 46 ss., с подробным библиографическим обзором.
[51] De Martino F. Storia della costituzione romana. Vol. II. P. 14–15: «Нам кажется, что в эпоху больших родовых образований причины войн должны были быть гораздо более редкими, чем впоследствии; самой частой причиной должна была быть родовая месть, которая, однако, предполагала, что каждый род был убежден в ее необходимости, т. е. признание универсального порядка, религиозного и юридического. Общепринятое мнение об изначальном характере международных отношений Рима, таким образом, должно быть пересмотрено, как по мотивам общего порядка, так и потому, что Рим происходил от общего индоевропейского корня, как и другие италийские народы, и маловероятно, что это наследие было со временем растеряно, в то время как оно сохранялось в других сферах общественной и юридической жизни».
[52] De Martino F. L’idea della pace a Roma dall’età arcaica all’impero // VIII Seminario Internazionale di Studi Storici «Da Roma alla Terza Roma», 21 apr. 1988 (pubbl.: Roma Comune, a. XII, n. 45, aprile – maggio 1988. P. 86 ss.
Об
исторических
и
юридических
трудах этого
знаменитого
ученого,
собрание
«малых» работ
которого
было издано
под ред. А. Делль Альи: Dell’Agli A. T. Spagnuolo Vigorita и F. d’Ippolito (De
Martino F. Scritti di diritto romano. I: Diritto e società in Roma antica.
Roma, 1979; II: Diritto privato e società
romana. Roma 1982; III: Nuovi studi di economia e diritto romano, Roma, 1988), см.: Casavola F.
L’opera storica di Francesco De Martino // Labeo. 1978. 24. P. 7 ss.; Idem. Francesco De Martino storico //
Index. 1990. 18. P. XV ss.; Spagnuolo Vigorita T. Francesco De
Martino: Il fascino della storia, // Au-delà des frontières: Mélanges de droit
romain offerts à Witold Wołodkiewicz. Varsovie, 2000.
P. 967 ss.
(теперь и в Diritto@Storia. Quaderni di Scienze Giuridiche e Tradizione Romana
2, marte 2003 <http://www.dirittoestoria.it/demartino/Spagnuolo-Vigorita-De-Martino.htm>.
[53] Catalano p. Linee del sistema
sovrannazionale romano. P. 8 ss., 51 ss.;
Idem. Diritto
e persone. P. IX s., 10 ss.
[54] De Martino F. L’idea della pace a Roma dall’età arcaica all’impero. P. 86. И в других частях этого текста исследователь убежденно присоединяется к позиции Каталано. P. 88: «Новое понимание отношений между римлянами и чужеземцами приводит к пересмотру принципа эксклюзивности права в городе-государстве. Это следует понимать не в том смысле, что иностранец был лишен какой бы то ни было юридической защиты в Риме, а в том смысле, что существовали отношения, предназначенные только для граждан, к которым иностранец не мог быть допущен: эти отношения входили в категорию ius Romanum Quiritium, название, которое, как можно предположить, как это делает со всей решимостью Каталано, возникло именно для того, чтобы ограничить сферу эксклюзивности права». P. 91: «В своих исследованиях о системе отношений с чужеземцами, которую он назвал римской наднациональной системой, Каталано указал на факторы, которые можно считать определяющими в этой области, смело приступая к проблемам, которые казались разрешенными в смысле строго эксклюзивного характера не только права, но также и античной религии. Он вывел из источников решающие доказательства и аргументы, которые до сегодняшнего дня не встретили никаких убедительных возражений. Из критики традиционной теории примитивной вражды он создал новую и гораздо более приемлемую картину римских международных отношений. Выражения источников, которые подразумевают существование общих, в определенном смысле универсальных, принципов, принимают свое действительное значение».
[55] Для беглого ознакомления с позицией ученого можно прочитать «заключительные рассуждения» в кн.: Catalano P. Linee del sistema sovrannazionale romano. P. 288: «Римская религиозно-правовая система имеет своим центром Iuppiter и именно поэтому является виртуально универсальной. Эта виртуальная универсальность осуществляется в сфере отношений (с reges, populi или отдельными чужеземцами), существование которой не зависит как от специальных соглашений, так и от этнической общности. Внутри этой системы на основе односторонних актов или соглашений с другими народами формируются более узкие и более плотные сферы отношений. Среди этих сфер особо важными являются союзы, соответствующие этническим реалиям: nomen Latinum, а также то, что мы можем назвать “италийской федерацией”. Я разъяснил, как в особенности foedera, соответствующие политическим (помимо этнических) реалиям, формируют этнические группы. По всем этим причинам можно определить эту систему (которая является римской, поскольку для ее “действительности” достаточно значения, которое ей придают римляне) как наднациональную: не только, чтобы указать на подразумеваемое преодоление этой категорией “интернационального права”, но чтобы выразить то, как она, подпитываясь этническими группами, организовывает их во все более широкие системы с политической волей, стремящейся к универсальному обществу».
[56] Catalano p. Diritto e
persone. P. IX; см. также
примеч. 3, к
которому
отсылаю в
отношении
присоединения
французской
историографии
к основным
тезисам ученого,
касающимся ius fetiale.
Однако
критически
отзывается о
позиции Каталано:
Saulnier Chr. Le rôle des prêtres fétiaux et l’application
du «ius fetiale» à Rome // Revue Historique de Droit Français et étranger. 1980. 58. P. 186 ss.
[57] Ziegler K.-H. Das Völkerrecht der römischen Republik //
Aufstieg und Niedergang der römischen Welt, B.; N. Y., 1972. Bd. I, 2. S. 68 ss.
[58] Frezza P. Le forme federative e la struttura dei rapporti
internazionali nell’antico diritto romano. P. 373 ss., 397 ss. [= Idem. Scritti. I. P. 377 ss., 401 ss.]; первичный пересмотр, с отказом от тезиса о естественной враждебности, находим уже в работе Frerra P. L’età classica della costituzione repubblicana
// Labeo. 1955. 1. P. 320 ss. [= Idem. Scritti. II. Roma, 2000. P. 133 ss.],
где, впрочем,
еще
утверждается
отсутствие
прав для
чужеземца, а
также в
полемике с Де
Мартино,
изначальная
и
исключительная
принадлежность
правовых
форм
международных
отношений к
связям между
народами латинского
союза (P. 327 ss. = 140 ss.).
[59] Frezza P. Il momento «volontaristico» e il momento
«naturalistico» nello sviluppo storico dei rapporti «internazionali» nel mondo
antico // Studia et Documenta Historiae et Iuris. 1966. 32. P. 299 ss., in part. P. 301 [=
Idem. Scritti. II. P. 551 ss., 553]: «Теперь я
убежден,
рискну
сказать,
окончательно,
в том, что
секрет
исторического
развития
международных
отношений в
античном
мире может
быть понят
только с
условием восприятия
его
диалектически:
т. е. считая одновременно
наличествующими
партикуляристский
аспект (который
мог бы быть
назван
натуралистическим)
межплеменных
отношений и
универсалистский
(волюнтаристский)
аспект
внутриплеменных
отношений». В
том же
ключе ср.: Idem. In tema di relazioni internazionali nel mondo greco-romano // Ibid.
1967. 33. P. 337 ss.,
esp. P. 348 s. [= Idem. Scritti. II. P. 577 ss., 588 s.].
[60] Dahlheim W. Struktur und Entwicklung des römischen
Völkerrechts im 3. und 2. Jahrhundert v. Chr. München, 1968. S. 136 s.: «Es ist
das Verdienst von A. Heuss, die These von der natürlichen Feindschaft als
Grundlage der internationalen Beziehungen und damit den aus dieser Annahme
resultierenden Freundschaftsvertrag als Grundvertrag, der diese Hostilität
beendet, in überzeugender Weise widerlegt zu haben».
[61] Dahlheim W.
Struktur und Entwicklung des römischen Völkerrechts im 3. und 2. Jahrhundert v.
Chr., cit. S. 171 ss.
(«Столь
далеко
идущая
нравственная
концепция
совершенно
немыслима
при
рудиментарных
началах Рима,
к которым
восходит
фециальное
право. Верно,
что в Риме
война стала
“актом права”.
Тем не менее
упомянутое
здесь
понятие
“право” не
гарантирует
никакой
объективной
правовой стороны
в
нравственном
смысле, а
связь с ius fetiale
скорее
является
суеверной и
юридической, которая
оставляет
без внимания
всякий
нравственный
аспект» – S. 173).
Критически отзываются также Ziegler K.-H. Das Völkerrecht der römischen Republik. S. 78 s.:
(«Квалифицировать
связь с ius fetiale как
“суеверную и
юридическую,
которая оставляет
без внимания
всякий
нравственный
аспект”, как
это сделал В.
Дальхайм,
кажется мне
неудачным.
Правовой
формализм и
правовая
этика ни в
коем случае
не являются
обязательно
противоположностями,
и прежде
всего – в
ранних
правовых
системах») и Catalano P. Diritto e persone. P. XI, Not.
[62] Ilari V. Gli Italici nelle strutture militari romane. Milano, 1974. P. 10–11;
для этого
ученого так
называемая
волюнтаристская
концепция
предстает в
постоянной
связи с ius fetiale,
в отношении
которого он
присоединяется
к «lettura volontarista e universalista»,
предложенному
Каталано. Ср.: Idem.
L’interpretazione storica del diritto di guerra romano fra tradizione
romanistica e giusnaturalismo. Milano, 1981. P. V.
[63] Nörr D. Aspekte des römischen Völkerrechts. S. 13: «Римляне (и не только они) исходят из того, что данный противник в принципе ведет себя согласно нормам; соответственно, известны и ожидания этого противника. Нарушения норм сочетаются с несправедливостью – приговором. Если выносятся “приговоры”, то предполагается существование (или, по крайнем мере, возможность) общественной нормативной системы – которая, к примеру, разрешает убивать врага в бою, но не после deditio».
[64] Ср.: Sini F. Bellum nefandum
(см. примеч. 1); Idem. Interpretazioni giurisprudenziali in tema di inviolabilità
tribunizia (A proposito di Liv. 3, 55, 6–12) // Древнее право = Ius Antiquum. 1996. № 1. С. 92 и
след.; Idem. Sua cuique civitati religio. P. 313
ss.; а также Diliberto O. La struttura del votum alla luce di
alcune fonti letterarie // Studi in onore di Arnaldo Biscardi. Milano, 1983. IV.
P. 297 ss.; Luraschi G. Foedus
nell’ideologia virgiliana // Atti del III Seminario Romanistico Gardesano:
Promosso dall’Istituto Milanese di Diritto Romano e Storia dei Diritti Antichi.
22–25 Ottobre 1985. Milano, 1988. P. 279 ss.
[65] В эпике Вергилия явственно проступает (и настойчиво провозглашается) негативное отношение к войне. Nulla salus bello, восклицает один персонаж в Aen. 11. 362, (выражение, которое идет гораздо дальше непосредственного содержания речи Дранка), в других местах говорится о crimina belli (Aen. 7. 339: dissice compositam pacem, sere crimina belli), в то время как сурово осуждается поэтом scelerata insania belli (Aen. 7. 461: saevit amor ferri et scelerata insania belli; ср.: Serv. In Verg. Aen. 7. 461: nihil enim tam insanum, quam desiderare id per quod possis perire); если же мы рассмотрим классификацию войны, bellum может быть horridum (Aen. 6. 86–87: Bella, horrida bella / et Thybrim multo spumantem sanguine cerno; ср. 7. 41; 11. 96), asperum (Aen. 1. 14), crudele (Aen. 8. 146; 11. 535), cruentum (Aen. 11. 474: bello dat signum rauca cruentum / bucina), dirum (Aen. 11. 217), triste (Ecl. 6. 7; Aen. 7. 325; 7. 545; 8. 29).
В религиозном плане война для Вергилия принадлежит к сфере nefas (Verg. Aen. 2. 217–220; 10. 900–902), что оправдывает в отношении bellum применение прилагательных nefandum и infandum (Aen. 12. 572; 7. 583; 12. 804) и объясняет отвращение поэта к использованию в отношении bellum прилагательных, характерных для религиозной и юридической лексики, таких как iustum, pium, felix, которые, действительно, у Вергилия не встречаются никогда вместе с bellum. Наконец, когда Вергилий представляет нам персонификацию войны, он использует выражение Bellum mortiferum в Aen. 6. 279, не случайно перечисляемое среди самых ужасных зол, которые поражают человеческий род: Luctus, ultrices Curae, Morbus, Letum, Labos, mala mentis Gaudia и Discordia demens (Aen. 6. 273–281: Vestibulum ante ipsum primisque in faucibus Orci / Luctus et ultrices posuere cubilia Curae; / pallentesque habitant Morbi tristisque Senectus / et Metus et malesuada Fames ac turpis Egestas, / terribiles visu formae, Letunique Labosque; / tum consanguineus Leti Sopor et mala mentis / Gaudia mortiferumque adverso in limine Bellum / ferreique Eumenidum thalami et Discordia demens, / vipereum crinem vittis innexa cruentis). Cр.: Merguet H. Lexikon zu Vergilius. Lipsiae, 1912 [rist. an. Hildesheim; N. Y., 1969]. S. 88 ss.
[66] В то время
как
современная
историография
с трудом и
поздно
пришла к
осознанию
того, что «“Энеида”
является
прежде всего
религиозной
поэмой» (Boissier G. La religion romaine d’Auguste aux Antonins: 3ª ed. P., 1884. Vol. I. P. 231),
позднеантичная
римская
культура
находила в divini et humani iuris scientia
Вергилия (Macr. Sat. 3. 9. 16: Videturne vobis probatum sine divini et humani iuris scientia non posse profunditatem Maronis intellegi?) ключ к
толкованию
вергилиевой
поэзии и считала
поэта – если
использовать
слова Сервия
– gnarus totius sacrorum ritus (Serv. In Verg. Georg. 1. 269), тем, кто в любых обстоятельствах disciplinam caerimoniarum secutus est (In
Verg. Aen. 12. 172). Для более углубленного изучения см. работу: Lehr
H. Religion und Kultus in Vergils Aeneis: Diss. Giessen, 1934. S. 9 ss. Вкратце см.: Sini
F. Bellum nefandum. P. 17 ss. Большой интерес представляет также замечание археолога Фаусто Зеви. См.: Zevi
F. Note sulla leggenda di
Enea in Italia // AA. VV.: Gli Etruschi e Roma (Incontro di studio in onore di
M. Pallottino., Roma 11–13 dicembre 1979). Roma, 1981. P. 147 s., о
вергилиевых
упоминаниях
Афины
Тритонии из
Лавиния: «Это
отождествление
имеет особое
значение как
с точки
зрения
историко-религиозной,
так и, прежде
всего,
потому, что
позволяет
совершить
переоценку
Вергилия как
топографического
источника: в
различных
фрагментах “Энеиды”,
и особенно
там, где речь
идет о Лавинии,
богиня
называется Tritonia
Pallas
или Tritonia virgo. Эпитет Tritonia, который
вызвал
ученые споры
и размышления,
теперь
прекрасно и,
я бы сказал, дословно
объясняется
как
действительный
эпитет
лавинатской богини.
Это вновь
демонстрирует
то филологическое
усилие,
которое
лежит в
основе Вергилиевой
поэмы, и
недостаточную
состоятельность
тех
современных
ученых,
которые, чтобы
объяснить
неясные или
не соответствующие
модным
теориям
места,
решили, что
можно объяснить
несоответствия
(возможно,
только кажущиеся)
поэтическими
вольностями
или полетами
фантазии
автора,
который, напротив,
как никогда,
показывает
себя как poeta doctus.
Совершенно
точно, что в
этом
конкретном
случае
Вергилий
является
единственным
литературным
источником о
культе Афины
Тритонии в
Лавинии,
теперь
подтвержденном
археологией;
и
чрезвычайно
важно
подчеркнуть,
что
святилище
Афины
Тритонии
было
полностью
заброшено
уже в начале III в. до н.
э.».
[67] Bellincioni M. Amicizia // Enciclopedia Virgiliana. Roma, 1984.
Vol. I. P. 135 ss. Различные
примеры
этого
значения см.: Thesaurus Linguae Latinae (ст. amicitia). 1900. Vol. I. Coll. 1893 s.
Исследованию
употребления
amicitia в латинских
источниках
посвящены
отдельные
страницы кн.: Cimma M. R. Reges socii et amici populi Romani. Milano, 1976. P. 27 ss. В
ней, однако,
отсутствуют
ссылки на
тексты Вергилия.
Наконец, ср.: Spielvogel
J. Amicitia und res publica: Ciceros Maxime während der innenpolitischen
Auseinandersetzungen der Jahre 59–50 v. Chr. Stuttgart, 1993. S. 5 ss.
[68] Bellincioni M. Amicitia. P. 135: «Термин amicitia встречается у Вергилия в “Энеиде” только два раза; в обоих случаях он используется во второстепенном значении “дружба между народами”, следовательно, в смысле, близком к “союзу”»; в этом случае, по моему мнению, исследовательница не понимает глубокого религиозного и правового смысла предпочтения, отданного Вергилием «на его европейской родине эта дружба, которая стоит выше личных отношений».
[69] De Martino F. Hospes/hospitium // Enciclopedia Virgiliana.
Roma, 1985. Vol. II. P. 858 ss.
[70] Luraschi G. Foedus // Enciclopedia Virgiliana. Vol. II. P. 546 ss.; Idem. Foedus nell’ideologia virgiliana. P. 281 ss.
[71] В отношении архива понтификов см.: Le
Clercq J.-V. Des journaux chez les Romains, recherches précédées d’un
mémoire sur les annales des pontifes, et suivies de fragments des journaux de
l’ancienne Rome. P., 1838. P. 127 ss.; Lübbert
E. Commentationes pontificales. Berolini, 1859; Bouché-Leclercq A. Les Pontifes de l’ancienne Rome. étude historique sur les institutions
religieuses de Rome. P., 1871 [rist. an. N. Y., 1975]. P. 19 ss.; Preibisch P. Quaestiones de libris
pontificiis. Vratislaviae, 1874; Idem. Fragmenta librorum pontificiorum.
Tilsit, 1878; Marquardt J. Römische Staatsverwaltung.
Bd. III: Das Sacralwesen / 2 hrsg. G. Wissowa. Leipzig, 1885 [rist. an. N. Y., 1975]. S. 299 ss. [=
Idem. Le culte chez les Romains. Vol. II (fr. trad. M. Brissot). P., 1889.
P. 358 ss.]; Peter R. De Romanorum precationum carminibus // Commentationes
Philologae in honorem Augusti Reifferscheidii. Vratislaviae, 1884. P. 67 ss.; Idem. Quaestionum pontificalium
specimen. Argentorati, 1886; Rowoldt W. Librorum pontificiorum Romanorum de
caeremoniis sacrificiorum reliquiae. Halis Saxonum, 1906; Rohde G. Die
Kultsatzungen der römischen Pontifices. [Religionsgeschichtliche Versuche und
Vorarbeiten, 25]. B.,
1936. S. 14 ss. Что касается архива авгуров, см.: Brause F. A. Librorum de disciplina augurali ante Augusti mortem
scriptorum reliquiae. Lipsiae, 1875; Regell
P. De augurum publicorum libris, Vratislaviae, 1878; Idem. Fragmenta auguralia. Hirschberg, 1882; Idem. Auguralia. P. 61
ss.; Idem. Commentarii in librorum
auguralium fragmenta specimen. Hirschberg, 1893. См. также недавний обобщающий труд: Linderski
J. The Augural Law // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. Bd. II.
16. 3. B.; N. Y., 1986. S. 2241 ss. По архиву фециалов см.: Conradi
F. C. De Fecialibus et iure feciali populi Romani, Helmstadii, 1734; Voigt M. De fetialibus populi Romani
quaestionis specimen. Lipsiae, 1852.
Основы для критической реконструкции материала, содержавшегося в жреческих архивах, были уже заложены в первой половине XIX в. См. труды: Ambrosch
I. A. Studien und Andeutungen im Gebiet des altrömischen Bodens und Cultus.
Breslau, 1839. S. 159 ss.; Idem.
Observationum de sacris Romanorum libris particula prima. Vratislaviae, 1840; Idem. Über die
Religionsbücher der Römer. Bonn,
1843; Idem. Quaestionum pontificalium caput primum. Vratislaviae, 1848; Idem.
Quaestionum pontificalium caput alterum. Vratislaviae, 1850. О жреческих компиляциях и об историко-правовом значении данных, происходящих из этих документов, см. также: Westrup
C. W. On the Antiquarian-Historiographical Activities of the Roman
Pontifical College. København, 1929 (та же тема
впоследствии
исследуется
Веструпом в
четвертом
томе его
капитального
труда: Westrup C. W. Introduction to Early Roman Law. Comparative
Sociological Studies.
Vol. IV: Sources and
Methods. L.; Copenhagen,
1950); Norden E. Aus altrömischen
Priesterbüchern. Lund;
Leipzig, 1939; Besnier R. Les
archives privées, publiques et religieuses à Rome au temps des rois // Studi in
memoria di Emilio Albertario. Milano,
1953. II. P. 1 ss.; Pighi G. B. La
religione romana. Torino, 1967. P. 41 ss.; Sini
F. Documenti sacerdotali di Roma antica. P. 17 ss.; North J. A. The Books of the Pontifices // La mémoire perdue:
Réchérches: sur l’administration romaine: Avant-propos de Claude Moatti.
[Collection de l’École Française de Rome, 243]. Rome, 1998. P. 45 ss.
[72] De Martino F. L’idea della pace a Roma dall’età arcaica
all’impero. P. 91 s.
[73] Isidor. Diff. 1. 563: Bellum est contra hostes exortum, tumultus vero domestica appellatione
concitatus. Hic et seditio nuncupatur.
[74] Serv. In Verg. Aen. 8. 547: Qui sese in
bella sequantur in expeditionem et bellicam praeparationem: nam, ut supra
diximus, ‘bellum’ est tempus omne quo vel praeparatur aliquid pugnae
necessarium, vel quo pugna geritur, ‘proelium’ autem dicitur conflictus ipse
bellorum: unde modo bene dixit ‘qui sese in bella sequantur’, non ‘in
proelium’; nam ad auxilia petenda vadit, non ad pugnam (ср. также: Serv. In Verg. Aen. 1. 456; 2. 397; Nonius.
P. 703 L). Из
этого фрагмента
можно
выявить,
кроме того,
различие между
bellum, pugna и proelium. Тонкое
различение
Сервия, по-моему,
не
соблюдалось
столь строго,
поскольку
термин bellum
часто
встречается
у древних авторов,
среди
которых и сам
Вергилий, в
значении
также
«военных
действий»,
«ведения
войны», в
общем
сражения. Ср.: Lotito
G., Bellum. I. P. 437.
[75] О «veterum de origine verbi sententiae», см.: Müller B. A. Bellum // Thesaurus Lingua
Latinae. 1906. Vol. II. Col. 1822.
[76] Paul. Fest. ep. P. 30L: Bellum a beluis dicitur, quia
beluarum sit pernitiosa dissensio.
[77] Serv. In Verg. Aen. 1. 22: Et dictae sunt parcae kata ¢nt…frasin, quod nulli parcant, sicut lucus a non lucendo,
bellum a nulla re bella.
[78] Жрецы в отличие от антикваров и анналистов избегали модернизации языковой формы древних религиозно-правовых документов; с риском непонимания древнейших carmina, которые декламировали в своих церемониях. Этим объясняется причина, по которой язык жреческих документов предстает обычно более консервативным, чем даже юридический язык; по этому поводу см.: Peruzzi E. Aspetti culturali del Lazio primitivo. Firenze, 1978. P. 173: «Есть существенная разница между языком жреческих carmina и языком законов. Первый не изменяется со временем, так как формула должна произноситься так, как она написана, даже если ее смысл уже не понятен. Юридическая латынь, напротив, живет в школах и в практике и изменяется, следуя, хотя и более медленно, естественному развитию общего языка. Даже самые древние leges regiae, переданные нам Фестом, содержат некоторые архаизмы, но лингвистически являются более современными, чем латынь колонны Форума, более близкая к индоевропейскому языку, чем к языку Цицерона».
[79] Müller B. A. Bellum. Col. 1822; Rosenberger V. Bella et expeditiones: die antike Terminologie der
Kriege Roms. Stuttgart, 1992. S. 128 ss.
[80] Об этом «фонетическом факте» см.: Devoto G.
Storia della lingua di Roma, Bologna, 1940 (rist. an. 1969). P. 107;
Leumann M. Lateinische Laut- und Formenlehre = Leumann-Hoffman-Szantir,
Lateinische Grammatik, 1 [Handbuch der Altertumswissenschaft. II. 2. 1]. Nuova ed. München, 1977. S. 131 s.
[81] Act. lud. saec. Aug. 94
= CIL. VI. 32323. 94 (Pighi G. B. De ludis saecularibus populi
Romani Quiritium. Milano,
1941. P. 114); Act. lud. saec. Sept. Sev.
4. 11 = CIL. VI. 32329. 11 (Pighi G. B. Op. cit. P. 157): imperi>um maiestatem que p. R. Q.
du<elli domique auxis utique semper Latinu>s obtemperassit.
[82] См. также: Plaut. Asin. 558–559: Edepol qui
virtutes tuas non possis conlaudare, / sicut ego possim, quae domi duellique
male fecisti; Capt. 67–68: Abeo. Valete iudices iustissimi / domi, duellique
duellatores optumi.
[83] В этом
случае наш
самый
авторитетный
источник – М.
Теренций
Варрон: Varr. De ling. Lat. 7. 49:
Perduelles dicuntur hostes; ut perfecit, sic perduellis, <a per> et
duellum; id postea bellum. Ab eadem
causa facta Duell[i]ona Bellona; ср.: Cic. Orat.
153; Quint. Inst. orat. 1. 4. 15. О
древней
форме имени
богини см.
также: CIL. X. 104. 2; более
общие
сведения: Aust E. Bellona // Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1897.
Bd. III. 1. Coll. 254 ss.; Wissowa G.
Religion und Kultus der Römer. 2ª ed. München, 1912 [rist. 1971]. S. 151 ss.; Dumézil G. La religion romaine archaïque.
2ª ed. P.,
1974. P. 394 ss. [= Idem. La
religione romana arcaica / Trad. it. di F. Jesi. Milano, 1977. P. 341 s.]; Sabbatucci
D. La religione di Roma antica,
dal calendario festivo all’ordine cosmico. Milano, 1988. P. 192 ss.
[84] De Martino F. Storia della costituzione romana. Vol. II. P. 53.
[85] Ср. в том же духе: Brisson J.-P. Introduction // AA. VV.: Problèmes de la guerre à Rome. P.; La Haye, 1969. P. 17: «Рим всегда знал, что в войне есть что-то кощунственное и что неумеренное применение насилия могло вызвать гнев богов, т. е. что кровопролитие всегда оставляет более или менее нечистую совесть».
[86] Cic. De Nat. Deor. 2. 8: Nihil nos P. Clodi bello Punico primo temeritas movebit, qui etiam per iocum deos inridens, cum cavea liberati pulli non pascerentur, mergi eos in aquam iussit, ut biberent, quoniam esse nollent? Qui risus classe devicta multas ipsi lacrimas, magnam populo Romano cladem attulit. Quid collega eius L. Iunius eodem bello nonne tempestate classem amisit, cum auspiciis non paruisset? Itaque Clodius a populo condemnatus est, Iunius necem sibi ipse conscivit. C. Flaminium Coelius religione neglecta cecidisse apud Transumenum scribit cum magno rei publicae vulnere. Quorum exitio intellegi potest eorum imperiis rem publicam amplificatam qui religionibus paruissent. Et si conferre volumus nostra cum externis, ceteris rebus aut pares aut etiam inferiores reperiemur, religione, id est cultu deorum, multo superiores. Проницательные наблюдения см.: Bailey C. Phases in the Religion of Ancient Rome. Berkeley, 1932 [rist. Westport (Conn.), 1972]. P. 274 s. Из недавних работ см.: Turcan R. Religion romaine. Vol. 2: Le culte. Leiden; N. Y.; København; Köln, 1988. P. 5 s.: «C’est à la piété collective et institutionnelle, aux religiones de la cité que les Romains attribuaient le succès de leur politique et leur hégémonie universelle. […] A cet égard, les Romains pouvaient à bon droit se targuer de l’emporter sur tous les peuples religione, id est cultu deorum». См. также: Humbert M. Droit et religion dans la Rome antique // Mélanges Felix Wubbe. Fribourg Suisse, 1993. P. 196 s. В более общем плане, в отношении религиозных концепций Цицерона остается незаменимой работа: Bruwaene M. van den. La théologie de Cicéron. Louvain, 1937. См. также: Deforny P. Les fondaments de la religion d’après Cicéron // Les Études Classiques. 1954. 22. P. 241 ss., 366 ss.; Sweeney R. D. Sacra in the Philosophic Works of Cicero // Orpheus. 1965. 12. P. 99 ss.; Guillén J. Dios y los dioses en Cicerón // Helmantica. 1974. 25. P. 511 ss.; Kroymann J. Cicero und die römische Religion // Ciceroniana: Hommages à Kazimierz Kumaniecki. Leiden, 1975. S. 116 ss.; Troiani L. Cicerone e la religione // Rivista Storica Italiana. 1984. 96. P. 920 ss.; Bergemann C. Politik und Religion im spätrepublikanischer Rom. Stuttgart, 1992.
И
Вергилий не
оставался в
стороне от
подобной
идеологии,
вплоть до
приписывания
самому
Юпитеру
следующих
строк (Verg. Aen. 12. 838–840): Hinc genus Ausonio mixtum quod sanguine surget, / supra homines, supra ire deos pietate videbis, / nec gens ulla tuos aeque celebrabit honores. У. Фаулер (Fowler W. W. The Death of Turnus. Oxford, 1919. P. 145 ss.)
справедливо
отметил, что
контекст
фрагмента
напоминает
знаменитые
стихи 847–853 из VI книги
«Энеиды»;
впрочем, от
знаменитого
ученого не
ускользнуло,
что
вергилиева
мотивация
универсального
господства
римлян имеет
религиозные
и
миротворческие
основания; их
полностью
лишен его
современник
Тит Ливий (1. 16. 7),
который
приводил
совершенно
иные мотивации
в
«пророчестве»,
приписывавшемся
духу Ромула: Abi, nuntia – inquit – Romanis caelestes ita velle ut mea Roma caput orbis terrarum sit, proinde rem militarem colant sciantque, et ita posteris tradant, nullas opes humanas armis Romanis resistere posse. Об
отличии
оснований
Вергилия по
сравнению с
Титом Ливием
и об их
религиозной
подоплеке см.
также: Lana I. Studi sull’idea della pace nel mondo antico // Memorie dell’Accademia delle Scienze di Torino. Ser. V. 1989. Vol. 13. P. 6 s. (извл.).
[87] Стоит согласиться с мыслью: Meslin M. L’uomo romano. P. 39, в отношении ritus belli indicendi: «Как говорит Тит Ливий (1. 32), приписывая царю Нуме Помпилию создание этой коллегии фециалов, “вести войну было недостаточно, необходимо было также объявлять ее согласно правилам”. Этот ритуал – точно италийского происхождения и направлен, с соответствующими процедурами, не только на утверждение права Рима, но также на помещение данного начинания в fas, т. е. придания ему наибольшей вероятности успешного завершения».
[88] См. в этом отношении: Hergon J. La guerre romaine aux 4e–3e siècles et la fides romana // Problèmes de la guerre à Rome / Dir J.‑P. Brisson. P. 28.
[89] Таков
случай,
например, с
формулами и
процедурами,
разработанными
Fetiales для indictio belli; (Liv. 1. 32. 6–14).
Метрическая
реконструкция
carmina,
содержащихся
в тексте
Ливия, см.: Zander C. M. Versus Italici antiqui. Lundae, 1890. S. 32; Thulin C. O. Italiscke sakrale Poesie und Prosa: Eine metriscke
Untersuckung. B., 1906. S. 63
s.; Appel G. De Romanorum
precationibus. Gissae, 1909 [rist. an. N. Y., 1975]. P. 12 s.; Pighi G. B. La poesia religiosa romana. P. 38 ss.; Carcaterra A. Dea Fides e ‘fides’:
storia d’una laicizzazione. P. 214 ss. Совокупность этих формул представляет чрезвычайно архаический аспект, за вычетом неизбежной языковой модернизации; этот факт без колебаний утверждает: Bloch R. Réflexions
sur le plus ancien droit romain // Studi in onore di Giuseppe Grosso. Torino,
1968. I. P. 236 ss.; в том же духе, далее: Magdelain
A. Quirinus et le droit (spolia opima, ius fetiale, ius Quiritium) //
Mélanges de l’école Française de
Rome. 1984. 96. P. 213 ss.; Idem. Le ius archaïque // Ibid. 1986.
98. P. 303.
[90] Bayet J. La religion romaine. Histoire politique
et psychologique (1957). 2a
ed. P., 1969 [rist. 1976]. P. 86 s. [=
Idem. La religione romana: Storia politica e psicologica / Trad. it. di G.
Pasquinelli. Torino, 1959 (rist. 1992). P. 93 s.].
[91] Le Bonniec H. Aspects religieux de la guerre à Rome //
AA. VV.: Problèmes de la guerre à Rome. P. 101. О
празднествах
военного
характера,
относящихся
к этим двум
месяцам, см.
для всех: Fowler W. W. The Roman Festivals of the Period of the Republic. L., 1925. P. 33 ss., 236 ss.; а
также см.
более
недавнюю
работу: Sabbatucci D. La religione di
Roma antica. P. 87 ss.,
317 ss.
[92] Cic. De off. 1. 36–37: [Popilius imperator
tenebat provinciam in cuius exercitu Catonis filius tiro militabat cum autem
Popilio videretur unam dimittere legionem Catonis quoque filium qui in eadem
legione militabat dimisit. Sed cum amore pugnandi in exercitu remansisset Cato
ad Popilium scripsit ut si eum patitur in exercitu remanere secundo eum obliget
militiae sacramento quia priore amisso iure cum hostibus pugnare non poterat. Adeo summa erat observatio in bello movendo].
Marci quidem Catonis senis est epistula ad Marcum filium in qua scribit se
audisse eum missum factum esse a consule cum in Macedonia bello Persico miles
esset. Monet igitur ut caveat ne proelium ineat; negat enim ius esse, qui miles
non sit, cum hoste pugnare.
[93] Среди
ученых
преобладает
мнение, что
древние
римские
жрецы
обозначали
термином nefas все то, «что
невозможно
было сделать,
не подвергаясь
противодействию
самой
природы и
гневу богов» (Guarino A. L’ordinamento giuridico romano. P. 135); из этого
вытекает, что
концепция nefas
относится к
ценностям,
которые
современная
юридическая
догматика
определяет
как
императивные
– связанные
со сферами
«запретного»
и «долженствования»
(Catalano P. Contributi allo studio del diritto augurale. Torino, 1960. P. 326 e Not. 10; к нему присоединяются: Cordero
F. Riti e sapienza del diritto. Roma; Bari, 1981. P. 272; Sini F. Bellum nefandum. P. 95 ss.). В
том что
касается
происхождения
слова, лингвисты
сходятся
относительно
того, что nefas «происходит
от
выражения ne fas est, где ne- следует
понимать как
отрицание
фразы, а не
как префикс» (Benveniste É. Le vocabulaire des institutions indo-européennes. Vol. 2. Pouvoir, droit, religion. P., 1969. P. 136; ср. также: Walde
A., Hofmann J. B. Lateinisches etymologisches Wörterbuch. Bd. I: Dritte
Aufl. Heidelberg,
1938. S. 217. (Далее: Walde = Hofmann);
Ernout A., Meillet A. Dictionnaire
étymologique de la langue latine. 4a
ed. P., 1967. P. 217. (Далее: Ernout = Meillet).
Кроме
языка жрецов
слово nefas в
архаической
форме ne fas (est)
встречается
также в
трудах
антикваров
позднереспубликанской
и
императорской
эпохи,
особенно в
текстах,
содержащих
сведения о
древнейших
религиозных
и юридических
явлениях (Fest. s. v. Sacer mons. P. 424 L: At homo sacer is est, quem
populus iudicavit ob maleficium; neque fas est eum immolari, sed, qui occidit,
parricidi non damnatur; Gell. 10. 15.
14: Pedes lecti, in quo cubat, luto tenui circumlitos esse oportet et de eo
lecto trinoctium continuum non decubat neque in eo lecto cubare alium fas est).
[94] О религиозной и юридической подоплеке этих стихов см., среди прочих: Beduschi F. Osservazioni sulle nozioni originali di fas e ius // Rivista Italiana per le Scienze Giuridiche 10 (n. s.). 1935. P. 228; Orestano R. Dal ius al fas. P. 225 e Not. 70; Voci P. Diritto sacro romano in età arcaica // Studia et Documenta Historiae et Iuris. 1953. 19. P. 54, Not. 37 [= Idem. Scritti di diritto romano. Padova, 1985. I. P. 230, Not. 37]. В иной проспективе см. также: Dumézil G. Mythe et épopée. I: L’idéologie des trois fonctions dans les épopées des peuples indo-européens. P., 1968. P. 401.
[95] Для древних комментаторов не было малейшего сомнения, что Вергилий хотел охарактеризовать Энея в первую очередь как жреца (ср.: Serv. In Verg. Aen. 1. 706). Сервий и Макробий говорят о троянском герое как о pontifex (Serv. In Verg. Aen. 1. 373; Macr. Sat. 3. 2. 17) и стараются показать, что все его наиболее значительные деяния всегда соответствуют предписаниям римской обрядности: Serv. Ad Ecl. 8. 82; Ad Aen. 2. 133; 3. 21; 4. 517; 5. 745; 9, 298; Macr. Sat. 3. 5. 6. В том же направлении из ученых нового времени XIX в. мыслил: Lersch L. Antiquitates Vergilianae ad vitam populi Romani descriptae. Bonnae, 1843. P. 8–9, который в параграфе, озаглавленном «De pontificia dignitate», пишет: «Tanta enim rei sacrae religio in Aenea regnat, ut Gellius, Macrobius ac Servius eum interdum pontificem maximum appellaverint. Neque immerito, opinor». В последнее время этот тезис был воспринят: Rose H. J. Aeneas pontifex. L., 1948 [= Idem. Vergilian essays. 2]; но, согласно Дюмезилю, «в частности… шотландский ученый не приводит никаких возможных аргументов»: Dumézil G. Mythe et épopée. I. P. 391, размышляет о функции rex sacrorum («Взамен поэт, конечно, захотел ввести своего героя в ритуал древней сакральной царской власти Рима, который в историческую эпоху оставался привилегией rex sacrorum или sacrificulus, верховного жреца республики»). Хотя и с меньшей определенностью, все же большая часть исследователей отмечает факт, что в образе Энея поэт показывает нам жреца. См.: Fustel de Coulanges N. D. La cité antique. Étude sur le culte, le droit, les institutions de la Grèce et de Rome. 1864 (riediz. a cura di F. Hartog). P., 1984. P. 164 [= Idem. La città antica, trad. it. di G. Perrota (1924) (rist.). Firenze, 1972. P. 170]; ср.: Boissier G. La religion romaine. Vol. I. P. 233; Boyancé P. La religion de Virgile. P., 1963. P. 72 s.; Grimal P. Virgile ou la seconde naissance de Rome. P., 1985. P. 227 s. [= Idem. Virgilio. La seconda nascita di Roma. Milano, 1986. P. 256 s.]; Pomathios J.-L. Le pouvoir politique et sa représantation dans l’énéide de Virgile. Bruxelles, 1987. P. 180: «Что касается Энея, в первую очередь, жреца, его власть имеет религиозный характер», см. также P. 187 ss.
[96] Об
очистительной
функции воды
ср.: Verg. Aen. 3.
279; 6. 636; 9. 919; 11. 190. Различие
между
омовениями и
окроплениями,
и для каких
обрядов они
были
необходимы, хорошо
объяснено у
Макробия: Macr. Sat. 3. 1. 5–6; для других источников см.: Voci P. Diritto
sacro romano in età arcaica. P. 55, Not. 45 [= Idem. Studi di diritto romano. I. P. 231, Not. 45].
[97] Ср.: Liv. 5.
22. 5; Austin R. G. P. Vergili
Maronis Aeneidos liber secundus. Oxford, 1964. P. 264.
[98] Paratore E. Virgilio, Eneide. Vol. I (Libri I–II). Milano, 1978. P. 360: «этот глагол, который очевидно управляет ea (sacra), имеет строго сакральный характер: Ливий (V. 22. 4) проясняет положительный смысл его только в отношении жрецов, поскольку в отношении остальных он принимал значение “осквернять”».
[99] Тем более
считалось
чрезвычайно
почетным для
гражданина
погибнуть в
сражении: Verg. Aen. 2.
314–317: Arma amens capio; nec sat rationis in armis, / sed
glomerare manum bello et concurrere in arcem / cum sociis ardent animi; furor iraque
mentem / praecipitat pulchrumque mori succurrit in armis.
В том же духе
см.
комментарий
Сервия: In Verg. Aen. 2. 317: (Pulchrumque
mori) succurrit (in armis) ratio viri fortis; quid enim
aliud a bono cive et forti amissae patriae posset inpendi.
Et ‘succurrit’ in animum
venit.
[100] Ср.: Beduschi
F. Osservazioni sulle nozioni originali di fas e ius. P. 227 s. В отношении лингвистического анализа глагола impiare, и его религиозных значений см.: Fugier H.
Réchérches sur l’expression du sacré dans la langue latine. P., 1963. P. 334 ss.
[101] Paul. Fest. ep. P. 104 L: Laureati milites sequebantur currum triumphantis, ut quasi
purgati a caede humana intrarent Urbem.
[102] В
отношении
определения
см.: Varr. De ling. lat. 6. 22:
Armilustrium ab eo quod in Armilustrio armati sacra faciunt, nisi locus potius
dictus ab his; sed quod de his prius, id ab lu<d>endo aut lustro, id est
quod circumibant ludentes ancilibus armati.
Ср.: Paul. Fest. ep. P. 17 L:
Armilustrium festum erat apud Romanos, quo res divinas armati faciebant, ac,
dum sacrificarent, tubis canebant.
[103] Ср. для всех: Wissowa G. Religion und Kultus der Römer. P. 19, 144, 557; Fowler W. W. The Roman Festivals… P. 250 s.; Turchi N. La religione di Roma antica. Bologna, 1939. P. 100; Latte K. Römische Religionsgeschichte. München, 1960. S. 120; Dumézil G. La religion romaine archaïque. P. 216 [= Idem. La religione romana arcaica. P. 190]; Sabbatucci D. La religione di Roma antica. P. 331 s.
[104]
Теологическая
и
юридическая
деятельность
sodalitas
выражалась,
помимо торжественных
формул, в
первую
очередь в decreta и responsa,
которые
фециалы
давали по
запросу
сената или
магистратов.
Важные
свидетельства,
с текстовыми
отсылками,
см. у Тита
Ливия: 31. 8. 3: Consultique
fetiales ab consule Sulpicio, bellum, quod indiceretur regi Philippo, utrum ipsi
utique nuntiari iuberent, an satis esset, in finibus regni quod proximum
praesidium esset, eo nuntiari. Fetiales decreverunt, utrum eorum
fecisset, recte facturum; 36. 3. 9: Fetiales responderunt iam ante sese, cum de
Philippo consulerentur, decrevisse nihil referre, ipsi coram an ad praesidium
nuntiaretur.
[105] Собрание источников, в которых встречается это выражение, см.: Müller B. A. Bellum. Col. 1831. По
этой теме,
глубоко
изученной в
романистической
историографии,
достаточно
упомянуть
несколько
имен: Kaser M. Das altrömische ius. Göttingen, 1949. S.
22 ss.; Drexler H. Iustum bellum //
Rheinisches Museum für Philologie. 1959. 102. S. 97 ss.; Hausmaninger H. ‘Bellum iustum’ und ‘Iusta causa belli’ in älteren
römischen Recht // österreichsche
Zeitschrift für öffentliches Recht. N. F. 1961. Bd. 11. S. 335 ss.; Pólay E.
Differenzierung der Gesellschaftsnormen in antiken Rom. Budapest, 1964. S. 115 ss.; Catalano P. Linee del sistema
sovrannazionale romano. P. 14
ss.; Ziegler K.-H. Das Völkerrecht
der römischen Republik. S.
102 ss.; Harris W. V. War and
Imperialism in Republican Rome, 327–70 BC. Oxford, 1979. P. 161 ss. (совершенно
неприемлема
его
выраженно негативная
позиция); Albert S. Bellum iustum. Die Theorie des «gerechten Krieges» und ihre praktische Bedeutung für die
auswärtigen Auseinandersetzungen Roms in republikanischer Zeit. Kallmünz, 1980.
S. 12 ss.; Clavadtscher-Thürlemann S.
‘Polemos dikaios’ und ‘bellum iustum’. Zürich, 1985. S. 139 ss.; D’Ippolito F.
Sulla giurisprudenza medio-repubblicana. P. cit., 22 ss.; Nörr D. Aspekte des römischen
Völkerrechts. S. 118 ss.; Rüpke J. Domi militiae. Die religiöse
Konstruktion des Krieges in Rom. S. 117 ss.; Watson A. International law in archaic Rome: war and religion. P.
48 ss.
[106] Varr. De ling. lat. 5. 86.
[107] Isid. Orig. 18. 1. 2: Iustum bellum est, quod
ex edicto geritur de rebus repetitis aut propulsandorum hostium causa.
[108] Liv. 9. 1. 10: Iustum est bellum, Samnites,
quibus necessarium, et pia arma quibus nulla nisi in armis reliquitur spes.
[109] О военной организации самнитов, с археологическим и религиозно-правовым анализом, см. Saulnier
Chr. L’armée et la guerre chez les peuples Samnites (VIIe–IVe
s.). P., 1983.
[110] D. 1. 3. 40
(Modestinus libro primo regularum): Ergo
autem omne ius aut consensus fecit aut necessitas constituit aut firmavit consuetudo. Ср.: Vocabularium Iurisprudentiae Romanae. IV. Coll. 74 ss.
[111] См. во многих отношениях фундаментальный труд: Capelle W. Griechische Etik und römischer Imperialismus // Klio.
1932. 25. S. 86 ss. [переизд. в AA. VV.: Ideologie und Herrschaft in der
Antike / Hrsg. von H. Kroft. Darmstadt, 1979. S. 238 ss.]. См.
также: Walbank F. W. Political Morality and Friends of Scipio // Journal
of Roman Studies. 1965. 55. P. 1 ss.; Badian
E. Roman Imperialism in the late Republic. 2ª ed. Ithaca; N. Y., 1968 [= Idem.
Römischer Imperialismus in
der späten Republik / G. Wirth. Stuttgart, 1980]; Desideri P.
L’interpretazione dell’impero romano in Posidonio // Rendiconti dell’Istituto
Lombardo. 1972. 106. P. 482 ss.;
Garbarino G. Roma e la filosofia greca dalle origini alla fine del II
secolo a. C. Torino, 1973. Vol. I. P. 38 ss.; Treves P. La cosmopoli di Posidonio e l’impero di Roma // La
filosofia greca e il diritto romano (Atti del Colloquio italo-francese, Roma,
14–17 aprile 1973). I. Accademia Naz. Lincei. Quaderno. Roma, 1976. 221. P. 27
ss.; Gabba E. Aspetti culturali
dell’imperialismo romano // Athenaeum. 1977. 65. P. 49 ss.; Musti D. Polibio e l’imperialismo
romano, Napoli, 1979; Momigliano A.
Polibio, Posidonio e l’imperialismo romano // Idem. Sesto contributo alla storia degli studi classici e del
mondo antico. Roma, 1980.
Vol. I. P. 89 ss.; Jal P.
L’impérialisme romain: observations sur les témoignages littéraires latines de
la fin de la République romaine // Ktéma. 1982. 7. P. 143 ss.; а также: Ferrary
J.-L. Philhellénisme et impérialisme: Aspects idéologiques de la conquête
romaine du monde hellénistique. Rome, 1988.
[112] Pohlenz M. Die Stoa. Geschichte einer geistiger Bewegung. Göttingen, 1959 (здесь цит. в итал. пер.: La stoa. Storia di un movimento spirituale. Firenze, 1967. I. P. 535 ss.; Ferrary J.-L. Le idee politiche a Roma nell’età repubblicana // AA. VV.: Storia delle idee politiche, economiche e sociali / Red. L. Firpo. Vol. I: L’antichità classica. Torino, 1982. P. 731 ss.; Ducos M. Les Romains et la loi: Réchérches sur les rapports de la philosophie grecque et la tradition romaine à la fin de la Rèpublique. P., 1984. P. 231 ss.; Bretone M. Storia del diritto romano. P. 323 ss. Безусловно, не лишено значения, что именно к I в. до н. э. относится первое дошедшее до нас достоверное упоминание «natura ius»: Natura ius est, quod cognationis aut pietatis causa observatur, quo iure parentes a liberis, et a parentibus liberi coluntur (Rhet. ad Her. 2. 19). О датировке этого сочинения см.: Calboli G. Cornifici Rhetorica ad Herennium (Introduzione, testo critico, commento). Bologna, 1969. P. 12 ss.; Achard C. L’auteur de la «Rhetorique à Herennius»? // Revue des études Latines. 1985. 63 (ma 1987). P. 56 ss. Последний, однако, считает маловероятным, что учебник был действительно составлен Корнифицием.
[113] О Л.
Фурии Филе,
политике и
юристе, друге
Сципиона
Эмилиана,
консуле в 136 до
н. э. (ср.: Broughton T. R. S. The Magistrates of the Roman Republic. N. Y., 1951 [rist. an. 1986]. Vol. I. P. 486), vestustissimus liber которого цитирует (правда, из вторых рук) Макробий (Bremer F. P. Iurisprudentiae
Antehadrianae quae supersunt. Lipsiae, 1896. Bd. I. [rist. an. Roma, 1964]. P.
29 s.; дают гипотетическую оценку: Schanz M., Hosius C. Geschichte der
römischen Literatur. S. 234: «Der Verfasser ist wahrscheinlich der Konsul des
J. 136 L. Furius Philus»). См. Münzer Fr. Furius // Real-Encyclopädie
der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1910. Bd. VII, 1. Col. 360; Behrends O. Tiberius Gracchus und die
juristen seiner Zeit – die römische Jurisprudenz gegenüber der Staatskrise des
Jahres 133 v. Cr. // Das Profil des Iuristen in der europäischen Tradition:
Symposion aus Anlass des 70. Geburtstages von Franz Wieacker. Ebelbach, 1980.
S. 113 ss.; Bauman R. A. Lawyers in
Roman republican politics: a Study of the Roman Jurists in Their Political
Setting, 316–382 BC. München, 1983. P. 282 ss.
[114] Cic. De re publ. 3. 8; Ferrary J.-L. Le discours de Philus (Cicéron. De re publica. III. 8–31) et la philosophie de Carnéade // Révue des Études Latines. 1977. 55. P. 128. Среди исследований, посвященных Карнеаду и Новой Академии см., в частности: Croissant J. La morale de Carnéade // Revue internationale de philosopie. 1939. 3. P. 545 ss.; Gigon O. Zur Geschichte der sogenannten Neuen Akademie (1944) // Idem. Studien zur antiken Philosophie. B., 1972. S. 412 ss.; Weische A. Cicero und die neue Akademie. Münster West., 1961. Esp. S. 77 ss.; Kraemer H. J. Platonismus und hellenistische Philosophie. B., 1971. S. 5 ss. Представляется возможным усомниться в факте, что Карнеад, в речи, произнесенной в Риме, выступил в качестве проводника греческой культурной оппозиции «мировой» гегемонии римлян (как полагали: Fuchs H. Der geistige Wiederstand gegen Rom in der antiken/ Welt. 2ª ed. B., 1964. S. 2 ss.; Walbank F. W. Polibius and Rome’s eastern Policy // Journal of Roman Studies. 1963. 53. P. 1 ss.; Candiloro E. Politica e cultura in Atene da Pidna alla guerra mitridatica // Studi Classici e Orientali. 1965. 14. P. 158 ss.). Ср. в этом отношении: Sinclair T. A. Il pensiero politico classico / A cura di L. Firpo. Bari, 1961. P. 373; Garbarino G. Roma e la filosofia greca dalle origini alla fine del secondo secolo a. C. P. 363 ss.; Ferrary J.-L. Philhellènisme et impérialisme. P. 351 ss.
[115]
Фрагмент из
Лактанция (Inst. div.
6, 9, 3–4) был охарактеризован
как не
относящийся
к Цицерону в
изданиях под
ред. Büchner K. (M. T. Cicero. Von Gemeinwesen. 3ª
ed. Zürich, 1973) и Krarup P. (M. T. Ciceronis De re publica librorum sex quae
supersunt. Firenze, 1967). Heck E.
Die Bezeugung von Ciceros Schrift, De re
publica. Hildesheim, 1966. P. 90 s., также
считает этот
фрагмент
несводимым к речи
Фурия Фила,
выявляя
противоречия
с центральными
положениями
этой речи,
изложенными
у Лактанция (Inst. div. 5. 16).
Любопытный
анализ
фрагмента
дает: Nörr D.
Rechtskritik in der römischen Antike. München, 1974. S. 70. В
отношении
комментария
см.: Büchner K. M. Tullius Cicero. De Republica: Kommentar. Heidelberg, 1984. P. 287. По
его мнению,
часть речи,
касающаяся ius fetiale,
скорее всего,
не является
плодом мысли
Карнеада:
«Карнеад,
которому
принадлежит
этот
фрагмент в
речи Фила,
вряд ли бы
решился прямо
коснуться
института
фециалов, как
это явно
сделал Фил».
Относительно
более объемного
анализа этой
части «De re publica» см.: Ferrary J.-L. Le discours de Philus (Cicéron. De re publica. III. 8–31) et la philosophie de
Carnéade. P. 128 ss. (ср. у того же автора: Le discours de
Laelius dans le troisième livre du De re publica de Cicéron // Mélanges de école Française de Rome, 1974. 86. P.
745 ss.); Michel A. A propos du De
republica III: la politique et le désir // Mélanges de littérature et
épigraphie latines, d’histoire ancienne et archéologie: Hommage à la mémoire de
Pierre Wuilleumier. P., 1980. P. 229 ss.
[116] Cic. Div. in Caec. 62; De prov. cons. 4; Ad Att. 7. 14. 3; 9. 19. 1; Pro rege Deiot. 13; De off. 1. 36; Phil. 11.
37; 13. 35. В
прекрасной
работе С.
Альберта (Albert S. Bellum iustum. P. 20 ss.)
несколько
интересных
страниц
посвящено «Aufkommen des Begriffs bei Cicero». Ср.
также: Korfmacher W. C. Cicero and the
bellum iustum // The Classical
Bulletin. 1972. 48. P. 49 ss.
Еще один
анализ
текстов
Цицерона с
критикой
почти всех
современных
исследований
содержится в
недавней
публикации: Loreto L. Il bellum iustum
e i suoi equivoci. Cicerone ed una
componente della rappresentazione romana del Völkerrecht antico. Napoli, 2001.
[117] Cic. De re publ. 2. 31.
Дополнительные
разъяснения
по данному фрагменту
ср.: Büchner
K. M. Tullius Cicero. De Republica: Kommentar. P. 200.
Тит Ливий (1. 24),
как и
Цицерон,
также
приписывет
Туллу
Гостилию
оформление
института ius fetiale:
иного мнения
Дионисий
Галикарнасский
(2. 72), который
считает Нуму
Помпилия
основателем
этого ius;
а также
Сервий (in Verg. Aen. 10.
14), который
указывает
Анка Марция.
В комплексе ius
fetiale, включая
пример текста
Цицерона,
Д. Норп (Nörr
D. Rechtskritik in der römischen Antike. S. 59) видит одно из проявлений «römische Gerechtigkeitsideologie».
[118] Isid. Orig. 18. 1. 2–3: Quattuor autem sunt genera bellorum: id est iustum, iniustum, civile et plus quam civile. Iustum bellum est quod ex praedicto geritur de rebus repetitis aut propulsandorum hostium causa. Iniustum bellum est quod de furore, non de legitima ratione initur. De quo in Republica Cicero dicit: illa – suscepta. Комментарий см.: Büchner K. M. Tullius Cicero. De Republica: Kommentar. P. 325. О причинах bellum iustum, приведенных в тексте Цицерона, см., среди прочих: Gelzer M. Römische Politik bei Fabius Pictor // Hermes. 1933. 68. S. 165 s.; Haffter H. Geistige Grundlagen der römischen Kriegsführung und Aussenpolitik (1942) // Idem. Römische Politik und römische Politiker. Heidelberg, 1967. S. 24; Lübtow U. von, Das römische Volk. Sein Staat und sein Recht. S. 483; Dahlheim W. Struktur und Entwicklung des römischen Völkerrecht… S. 179; Badian E. Roman Imperialism in the Late Republic. P. 11 [= Idem. Römischer Imperialismus in der späten Republik. S. 28]; Rüpke J. Domi militiae. S. 121.
[119] Ср. также: Cic. De re publ. 3. 34 (= August. De civ. dei 22. 6): Nullum bellum suscipi a civitate optima nisi aut
pro fide aut pro salute. Об этом см. рассуждение: Michel
А. Les lois de la guerre et les problèmes de
l’impérialisme romain dans la philosophie de Ciceron. P. 174: «Ainsi s’esquisse une justification de
l’imperium romain, qui s’est
constitué peu à peu pour répondre soit aux exigences de la légitime défense
(une défense assez offensive), soit aux appels d’alliés que leurs propres
ennemis ménageaient ou lésaient». Теми
же
категориями
руководствовался,
до Цицерона,
М. Порций
Катон в одном
фрагменте «Origines»,
говоря о
возобновлении
военных
действий между
Римом и
Карфагеном в
218 до н. э.: Nonius. P. 142 L: Deinde duoetvicesimo anno post dimissum
bellum, quod quattuor et viginti annos fuit, Carthaginienses sextum de foedere
decessere (fr. 84 Peter = IV. 9 Chassignet).
При анализе
фрагмента
справедливо
подчеркивает
связь с fides договоров:
Chassignet M. Caton et l’impérialisme romain au IIe siècle av. J.-C. d’après les
Origines // Latomus. 1987. 46. P. 293–294: «On retrouve ici la tradition
romaine de la “guerre juste” qui a pris très tôt une valeur juridique, pour ne
pas dire morale, en ce sens qu’elle suppose une injustice commise contre Rome».
В отношении же связи, существовавшей для римлян между imperium и религией, см.: Haffter H.
Geistige Grundlagen der römischen Kriegsführung und Aussenpolitik. S. 11 ss.; Zwaenepoel
A. L’inspiration religieuse de l’impérialisme romain // L’Antiquité
Classique. 1949.
18. P. 5 ss.; Catalano P. Linee del
sistema sovrannazionale romano. P. 22 ss.
Углубленное
рассмотрение
темы в
отношении
Цицерона см.: Vogt J. Ciceros Glaube an Rom, rist. an.
dell’edizione 1935. Darmstatd, 1963; Girardet K. M.
Die Ordnung der Welt: ein Beitrag zur philosophischen und politischen
Interpretation von Ciceros Schrift De legibus. Wiesbaden, 1983. S. 156 ss.; Sini F. Sua cuique civitati religio. S. 19 ss.
О
более общих
вопросах
относительно
римского
«империализма»
см., напротив: Werner R. Das Problem des Imperialismus
und die römische Ostpolitik in zweiten Jahrhundert v. Chr. // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. Vol. I. 1. B.; N.
Y., 1972. S. 501 ss. (там же предыдущая библиография); Veyne P. Y
a-t-il eu un impérialisme romain? // Mélanges de l’école Française de Rome. 1975. 87. P. 793 ss.; Frézouls Ed. Sur l’historiographie de
l’impérialisme romain // Ktéma. 1983.
8. P. 141 ss. См.,
наконец: Harris
W. V. (ed.), The
Imperialism of Mid-Republican Rome. Roma, 1984 (содержащего, помимо самого Харриса, публикации D. Musti, E. S. Gruen, E. Gabba, J. Linderski,
G. Clemente).
[120] Об
этом важном
тексте
Цицерона см.: Catalano P. Cic. De off. 3, 108 e il così detto diritto internazionale
antico // Synteleia Arangio-Ruiz. I. Napoli, 1964. P. 373 ss.; Idem. Linee del sistema sovrannazionale
romano, cit. P. 4 ss.; более новая работа: Loreto L. Il bellum iustum e i suoi equivoci. P. 69 ss.
[121] Cic. De off. 1. 39: Atque etiam
si quid singuli temporibus adducti hosti promiserunt, est in eo ipso fides
conservanda, ut primo Punico bello Regulus captus a Poenis, cum de captivis
commutandis, primum, ut venit, captivos reddendos in senatu non censuit,
deinde, cum retineretur a propinquis et ab amicis, ad supplicium redire maluit
quam fidem hosti datam fallere. Ср., кроме
того: De fin. 2. 65: At ego quem huic anteponam non audeo dicere; dicet pro me ipsa virtus nec dubitabit isti
vestro beato M. Regulum
anteponere, quem quidem, cum sua voluntate, nulla vi coactus praeter
fidem, quam dederat
hosti, ex patria
Karthaginem revertisset, tum ipsum, cum vigiliis et fame
cruciaretur, clamat virtus
beatiorem fuisse quam potantem in rosa Thorium; Cic. Cato Maior. 75: Non duos Decios
qui ad voluntariam mortem cursum equorum incitaverunt, non M. Atilium qui ad supplicium est profectus, ut fidem hosti datam conservaret; Cic. De leg. 2. 34: Sequitur
enim de iure belli; in quo et suscipiendo et gerendo et deponendo ius ut
plurimum valeret et fides, eorum que ut publici interpretes essent, lege
sanximus; Cic. De off. 3. 107: Est autem ius etiam bellicum fidesque
iuris iurandi saepe cum hoste servanda.
[122] Ernout A., Meillet A. Dictionnaire étymologique de la langue
latine. P. 301. Ср.: Ehlers H. Hostis // Thesaurus Linguae.
Latinae, 1934. Vol. VI, 2. Coll. 3061
ss.; Walde A., Hofmann J. B. Lateinisches
etymologisches Wörterbuch. Bd.
I. S. 662 s.; Benveniste E. Le
vocabulaire des institutions indo-européennes. l. P. 95.
[123] По проблемам, касающимся передачи норм децемвиров, см. для всех: Wieacker
F. Die XII Tafeln in ihrem Jahrhundert // AA. VV.: Les origines de la
République romaine. [Entretiens sur l’Antiquité Classique, XIII]. Vandoeuvres;
Genève, 1966 [ma 1967]. P.
293 ss.; Idem. Römische
Rechtsgeschichte. Quellenkunde, Rechtsbildung, Jurisprudenz und
Rechtsliteratur. I. München, 1988. S.
287 ss.; Tondo S. Profilo di storia
costituzionale romana. Milano, 1981.
Vol. I. P. 275 ss. В
отношении
комплексного
анализа
анналистической
традиции и
современной
литературы
по спорному
эпизоду
законодательного
децемвирата
см.: Poma G. Tra
legislatori e tiranni. Problemi storici e storiografici sull’età delle XII Tavole. Bologna, 1984. Что касается характеристик и содержания этой архаической «кодификации», см. публикации: S. Boscherini, L. Amirante, F. Serrao, G.
Franciosi, E. Cantarella, B. Santalucia, A. Guarino в AA. VV.: Società e diritto nell’epoca
decemvirale: Atti del convegno di diritto
romano, Copanello 3–7 giugno 1984. Napoli, 1989.
Реконструкция
«системы» и
порядка XII
таблиц стала
предметом
работы
исследовательской
группы,
предварительные
результаты
которой были
опубликованы:
Index. 1990. 18. P. 289–449 [Sulle XII Tavole: Amirante
L. Per una palingenesi delle XII Tavole. P. 391 ss.; Diliberto O. Considerazioni intorno al commento di Gaio alle XII
Tavole. P. 403 ss.; D’Ippolito F.
XII Tab. 2. 2. P. 435 ss.]. Фундаментальными можно считать последующие труды: Diliberto
O. Materiali per la palingenesi delle XII Tavole. Cagliari, 1992; D’Ippolito F. Questioni decemvirali.
Napoli, 1993.
[124] Cic. De off. 1. 37: Hostis enim apud maiores nostros
is dicebatur, quem nunc peregrinum dicimus. Indicant duodecim tabulae: aut
status dies cum hoste itemque adversus hostem aeterna auctoritas. Quid ad hanc
mansuetudinem addi potest, eum, quicum bellum geras, tam molli nomine
appellare? Quamquam id nomen durius
effecit iam vetustas; a peregrino enim recessit et proprie in eo, qui arma
contra ferret, remansit. Оба фрагмента из XII таблиц (= Tab. II.
2; VI. 4 // Fontes iuris romani anteiustiniani. Vol. I: Leges / Ed. S.
Riccobono. Florentiae, 1941. P. 31, 44)
представляют
трудности в
интерпретации:
в отношении
критической
реконструкции
источника
см.: Nicosia G. Il
processo privato romano. II: La
regolamentazione decemvirale. Torino, 1986 [rist. dell’ed. 1984]. P. 129 ss. В отношении предписания adversus hostem aeterna auctoritas преобладает мнение, что оно указывало гарантию для mancipans перед лицом невозможности usucapio для иностранцев; см.: Voci P.
Modi di acquisto della proprietà. Milano, 1952. P. 47 ss.; Arangio-Ruiz V. La compravendita in diritto romano. Napoli, 1954. P. 313 ss.; Kaser M. Eigentum und Besitz im älteren
romischen Recht. 2ª ed., Köln-Graz,
1956. S. 92 ss.; Idem. Das römische Privatrecht. 2ª ed. München, 1971. Bd. I. S. 136; De Martino F. Storia della costituzione
romana. Vol. II. P. 18; Behrends O.
La mancipatio nelle XII Tavole // Iura. 1982 [ma 1985]. 33. P. 92; Serrao F. Diritto privato, economia e
società nella storia di Roma. Napoli, 1984. Pt. I. P. 349, Not. 66.
[125] Tondo S. Il «sacramentum militiae» nell’ambiente culturale
romano-italico // Studia et Documenta Historiae et Iuris. 1963. 29. P. 1 ss.; Idem. «Sacramentum militiae» // Ibid. 1968. 34. P. 376 ss.;
Le Bonniec
H. Aspects religieux de la guerre
à Rome // AA. VV.: Problèmes de la guerre à Rome / Dir. J.-P. Brisson. P., 1969. P. 105 s.; Nicolet C. Il mestiere di cittadino nell’antica Roma (ital. trad.).
Roma, 1980. P. 131 ss.; Rüpke J.
Domi militiae. S. 76 ss.
[126] Gell. 16. 4. 3–4: Militibus autem scriptis dies praefinibatur, quo die adessent et citanti consuli responderent; deinde ita concipiebatur iusiurandum, ut adessent, his additis exceptionibus: «nisi harunce quae causa erit: funus familiare feriaeve denicales, quae non eius rei causa in eum diem conlatae sunt, quo is eo die minus ibi esset, morbus sonticus auspiciumve, quod sine piaculo praeterire non liceat, sacrificiumve anniversarium, quod recte fieri non possit, nisi ipsus eo die ibi sit, vis hostesve, status condictusve dies cum hoste; si cui eorum harunce quae causa erit, tum se postridie, quam per eas causas licebit, eo die venturum aditurumque eum, qui eum pagum, vicum, oppidumve delegerit». См.: Huschke Ph. E. Iurisprudentiae Anteiustinianae quae supersunt (ed. quinta). Lipsiae, 1886. P. 87, fr. 13; Bremer F. P. Iurisprudentiae Antehadrianae. Lipsiae, 1898. Bd. I. P. 254, fr. 2; Giuffrè V. Il «diritto militare» dei Romani. Bologna, 1980. P. 33 s. (с итальянским переводом текста Геллия); см. также: D’Ippolito F. XII Tab. 2. 2. P. 438 s.
[127] Жил
предположительно
в последнее
столетие
Республики (Wissowa
G. L. Cincius // Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1899.
Bd. III, 2. Coll. 2555 s.). Л. Цинций рассматривается частью исследователей как разносторонний писатель, а не юрист. См., например: Krüger
P. Geschichte der Quellen und Litteratur des römisches Rechts. Leipzig, 1888. S. 69, Not. 83 [= Idem. Histoire des sources de droit
romain / Trad. franc. di M. Brissaud. P., 1894. P. 92, Not. 2]; Peter
H. Historicorum Romanorum reliquiae. 2ª ed. Stutgardiae, 1914 [rist. an. 1967].
I. S. CV; Schanz M., Hosius C. Geschichte der römischen
Literatur. 4ª ed. München, 1927 [rist. 1966]. I. S. 175 s.; Bona F.
Contributo allo studio della composizione del «de verborum significatu» di
Verrio Flacco. Milano, 1964. P. 158; и позднее, Wieacker F. Römische Rechtsgeschichte. Bd. I. S. 570; или раньше: Ceci L.
Le etimologie dei giureconsulti romani. Torino, 1892. P. 71; Bremer F. P. Iurisprudentiae
Antehadrianae quae supersunt. I. Lipsiae, 1896 [rist. an. Roma, 1964]. P. 252; Huschke Ph. E., Seckel E., Kübler B.
Iurisprudentiae Anteiustinianae reliquiae (editio sexta). Lipsiae, 1908. I [rist. an. Leipzig
1988]. P. 24; из вышедших в последнее время см. раб.: Bretone M. Tecniche e ideologie dei giuristi romani. 2ª ed. Roma; Bari, 1982. S. 16; Giuffrè V. La letteratura de re
militari. Appunti per una storia degli ordinamenti militari. Napoli, 1974. P.
38 ss. [= Idem. Letture e ricerche
sulla «res militaris». Napoli, 1996. Vol. II. P. 242 ss.]. Краткую оценку творчества этого юриста, с критикой опущений О. Ленеля в Palingenesia iuris civilis, см.: Sini F.
A quibus iura civibus praescribebantur. P. 64
ss.
[128] Paul. Fest. ep. P. 72 L: Exesto, extra esto. Sic enim lictor in quibusdam sacris clamitabat: hostis, vinctus, mulier, virgo exesto; scilicet interesse prohibebatur. В отношении этой процедуры, упомянутой Фестом, исследователи затрудняются в определении, в каких sacra она применялась: Latte K. Immolatio // Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1914. Bd. IX, 1. Col. 1121. Вместе с тем выглядят малоубедительными предлагавшиеся до сих пор попытки объяснения. См., со значительными различиями: Wissowa G. Religion und Kultus der Römer. S. 397, Not. 5; Fowler W. W. The Religious Experience of the Roman People. L., 1911. P. 37; ср., наконец: Norden E. Aus altrömischen Priesterbüchern. S. 263.
[129] По
проблемам
биографии и
многочисленных
произведений
Веррия
Флакка см.
для всех: Schanz M., Hosius C. Geschichte der römischen Literatur. 4ª ed. München,
1935. Bd. II. [rist. an. 1959]. S. 361 ss.; Dihle
A. Verrius // Real-Encyclopädie der classischen Altertumswissenschaft.
Stuttgart, 1958. Bd. VIII. A. 2. Coll. 1636 ss. Относительно метода составления верриевых глосс и их возможных источников можно считать фундаментальными исследования: Reitzenstein
R. Verrianische Forschungen, Breslau, 1887; Strzelecki L. Quaestiones Verrianae. Warszawa, 1932.
Сохраняет во
многом
актуальность
предисловие: Müller C. O. Sexti Pompei Festi. De verborum significatione quae supersunt cum
Pauli epitome. Lipsiae, 1839. Эти
темы были
вновь
рассмотрены,
с глубокой
интуицией, в
важной
работе: Bona F. Contributo allo
studio della composizione del «de verborum significatu» di Verrio Flacco
(цит. в примеч. 127); ср.: Idem.
Opusculum Festinum. Ticini, 1982.
[130] Varr. De ling. lat. 5. 3: Quae ideo sunt obscuriora, quod neque omnis impositio
verborum extat, quod vetustas quasdam delevit, nec quae extat sine mendo omnis imposita,
nec quae recte est imposita, cuncta manet (multa enim verba li<t>teris
commutatis sunt interpolata), neque omnis origo est nostrae linguae e
vernaculis verbis, et multa verba aliud nunc ostendunt, aliud ante
significabant, ut hostis: nam tum eo verbo dicebant peregrinum qui suis legibus
uteretur, nunc dicunt eum quem tum dicebant perduellem. Cenderelli
A. Varroniana. Istituti e
terminologia giuridica nelle opere di M. Terenzio Varrone. P. 29, fr. 1; P. 113 s. В
том же духе
свидетельствует
Сервий: Serv. In Verg. Aen. 4. 424: Inde nostri ‘hostes’ pro hospitibus dixerunt: nam inimici perduelles
dicebantur; Paul. Fest. ep.
P. 91 L: Hostis apud antiquos
peregrinus dicebatur, et qui nunc hostis, perduellio.
[131] Plaut. Curc. 1. 1. 4–6: si media nox est sive
est prima vespera, / si status condictus cum hoste intercedit dies, / tamen est
eundum quo imperant ingratiis. Ср.: Serv.
In Verg. Aen. 4. 424; Macr. Sat. 1. 16. 4. О
достоверности
сведений из
комедий Плавта
для
реконструкции
римского
права сохраняют
актуальность
исследования:
Costa E. Il diritto privato romano nelle
commedie di Plauto. Torino, 1890. P. 21 ss.; см. более новую работу: Tomulescu
C. S. Observations sur la terminologie juridique de Plaute // Sodalitas. Scritti in onore di
Antonio Guarino. Napoli, 1984. VI. P. 2771 ss.
[132] Fest. s. v. Status dies <cum hoste>. P. 414–416 L: Status dies <cum hoste> vocatur qui iudici causa est constitutus cum peregrino; eius enim generis ab antiquis hostes appellabantur, quod erant pari iure cum populo Romano, atque hostire ponebatur pro aequare. Относительно комментария фрагмента см.: Catalano P. Linee del sistema sovrannazionale romano. P. 71–72: «Пока я оставляю в стороне вопрос о том, относился ли status dies cum hoste, о котором говорили XII таблиц, ко всем чужеземцам или только к тем, с которыми сохранялись особые отношения (hospitium, foedus); здесь важно подчеркнуть, что объяснение, данное Фестом термину hostes, с очевидным отношением ко всем чужеземцам в целом, указывает на равенство, на совместное участие в ius. Эта идея совместного участия представляет с новой стороны определение hostis (и peregrinus) как “qui suis legibus uteretur”: принадлежность к другой общине со своими законами не лишала участия в более общей сфере ius, считавшегося действительным, виртуально, для всех народов». Ср.: Idem. Populus Romanus Quirites. Torino, 1974. P. 140.
[133] О
предположительном
времени,
когда могло произойти
изменение
значения
термина hostis см.: De Martino F. Storia della costituzione romana. II. P. 20:
«Позднее,
после эпохи XII
таблиц и,
вероятно, в
эпоху
завоевательных
войн в
Италии,
должно было
произойти
изменение
значения
этого
термина; как
это произошло
и по каким
причинам, мы
не в
состоянии определить,
но ясно, что
новое
экспансионистское
понимание
римских
правящих классов
в ходе IV–III вв.
привело к
восприятию
как hostis
врага, но уже
не peregrinus, qui
suis
legibus
utitur». Ср. также: Serrao F. Diritto privato,
economia e società nella storia di Roma. P. 344.
[134] Cuq E. Hostis // Dictionnaire des antiquités grecques
et romaines. III. Vol. 1. P., 1900. P. 303: «Aux derniers siècles de la
République, l’acception du mot hostis s’est
modifiée, en même temps que celle du mot peregrinus
a été étendue. Désormais, le mot peregrinus
désigne une condition juridique». Ср.: Gai.
Inst. 1. 128: nec enim ratio patitur, ut peregrinae condicionis homo civem
Romanum in potestate habeat. Pari ratione et si ei, qui in potestate parentis
sit, aqua et igni interdictum luerit, desinit in poteste parentis esse, quia
aeque ratio non patitur, ut peregrinae condicionis homo in potestate sit civis
Romani parentis. См.
также: Gai. Epit. 1. 6. 1; Tituli ex corp. Ulp. 10. 3.
[135] О «политическом» значении вводной части третей книги «Георгик» ср.: Pomathios
J.-L. Le pouvoir politique et sa représantation dans l’énéide de Virgile. P. 240 s.
[136] Gell. 5. 6. 21: Ovandi ac non triumphandi
causa est, cum aut bella non rite indicta neque cum iusto hoste gesta sunt, aut
hostium nomen humile et non idoneum est, ut servorum piratarumque, aut,
deditione repente facta, inpulverea, ut dici solet, incruentaque victoria
obvenit.
[137] Bremer F. P. Iurisprudentiae Antehadrianae quae supersunt. Lipsiae, 1898. Bd. II, 1. S. 1371, fr. 10.
[138] Важные рассуждения относительно фрагмента Авла Геллия, хотя и без выявления сабинианского авторства, содержатся в труде: Versnel H. S. Triumphus. An Inquiry Into the Origin, Development and Meaning of the Roman Triumph. Leiden, 1970. P. 166 s.; Ziegler K.-H. Pirata communis hostis omnium // De iustitia et iure: Festgabe für Ulrich von Lübtow. B., 1980. S. 98. См., наконец: Petrucci A. Il trionfo nella storia costituzionale romana dagli inizi della repubblica ad Augusto. Milano, 1996. P. 62 s. Согласно ему, «маловероятно, что критерии, по которым различаются triumphus и ovatio, […] относятся к первым двум векам Республики».
[139] Verg. 1. 378–380. Еще в XIX в. Ж. Буассьер (Boissier G. La religion romaine d’Auguste aux Antonins. Vol. I. P. 242), подчеркивал ярко выраженный религиозный характер образа Энея: «Он старается ради своих Пенатов, которым нужно дать надежное пристанище, ради своего сына, который не должен лишиться царства, которое обещано ему судьбой, ради своего рода, который ожидает своего столь славного будущего. Его личность отступает в сторону перед этими великими целями; он повинуется, несмотря на свое нежелание, и жертвует собой по велению небес. Это знак того, что он признает себя героем религиозной эпопеи». Этот стих рассматривает также: Boyancé P. La religion de Virgile. P., 1963. P. 70 s. Он особо останавливается на pietas Энея: «Одним словом, благочестие Энея является непосредственно, бесспорно благочестием в религиозном смысле слова. Нам навязывается гораздо более образ Энея, несущего своих Пенатов, чем образ Энея, несущего своего отца». Из этого для французского ученого вытекает полное обоснование характеристики, которой наделяет себя Эней в данном стихе: «Объявить, что он является благочестивым, в данных условиях есть не что, иное как утверждать, что он считает себя орудием богов». О pietas Энея и о происхождении его легенды см.: Galinsky G. K. Aeneas, Sicily and Rome. Princeton, 1969. P. 3 ss.; Brisson J.-P. Le pieux énée! // Latomus. 1972. 31. P. 379 ss.
[140] Древние комментаторы расходились во мнениях относительно природы Penates Энея. Типичен в этом отношении фрагмент из Сервия: Serv. In Verg. Aen. 1. 378, в котором приводятся различные мнения анналистов и антикваров: Кассия Гемины, Варрона, Нигидия Фигула, Лабеона; о двух последних читаем следующее: nam alii, ut Nigidius et Labeo, deos penates Aeneae Neptunum et Apollinem tradunt, quorum mentio fit taurum Neptuno, taurum tibi, pulcher Apollo. Ср. из более новых публикаций: Bömer F. Rom und Troia: Untersuchungen zur Frühgeschichte Roms. Baden-Baden, 1951. S. 50 ss.; Alföldi A. Die troianischen Urahnen der Römer. Basel, 1957; Piccaluga G. Penates e Lares // Studi e Materiali di Storia delle Religioni. 1961. 32. P. 81 ss.; Ormanni A. Penus legata: Contributi alla storia dei legati disposti con causa penale in età repubblicana e classica // Studi in onore di Emilio Betti, Milano, 1962. IV. P. 579 ss.; Boyancé P. Les Pénates et l’ancienne religion romaine // Idem. études sur la religion romaine. Rome, 1972. P. 65 ss. (речь идет о статье 1952 г.); Dury-Moyaers G. énée et Lavinium: A propos des découvertes archéologiques récentes / Avec une préface de F. Castagnoli. Bruxelles, 1981. P. 181 ss.; Radke G. Penati // Enciclopedia Virgiliana. Roma, 1987. IV. P. 12 ss.; наконец: Dubourdieu A. Les origines et le développement du culte des Pénates à Rome. Roma, 1989. P. 140 ss. (О Нигидии Фигуле), P.161 ss. (Эней и Пенаты).
[141] Ср. в связи с этим: Pighi G.
B. La poesia religiosa romana. P. 46 ss. Ср.: De
Martino F. Storia della costituzione romana. Vol. II. P. 55,
формула deditio, как она
передана
Титом Ливием,
может быть
связана с
архивами
фециалов. К
этим
положениям
двух
выдающихся
ученых присоединяюсь
и я. См.: Sini F. Documenti
sacerdotali di Roma antica. P. 170.
[142] Ср.: Cic.
De leg. agr. 2. 96.
Коллация
присутствует,
действительно,
в длинном
списке populi архаического
Лация. См.: Plin.
Nat. hist. 3. 96: Ita ex antiquo
Latio LIII populi interiere sine vestigiis. Более
подробно см.: Hülsen Chr. Collatia // Real-Encyclopädie der classischen
Altertumswissenschaft. Stuttgart, 1900. Bd. IV, 1. Col. 364. Но особенно см.: Quilici
L. Collatia [Forma Italiae I. 10]. Roma, 1974. P. 27 ss.; вкратце см. также: Muzzioli
M. P. Collatinae arces // Enciclopedia Virgiliana. I. P. 840 s.
[143] Ср.: Polyb.
36. 4. 2; Liv. 7. 31. 3–4: Quando quidem
inquit, nostra tueri adversus vim atque iniuriam iusta vi non vultis, vestra
certe defendetis; itaque populum Campanum urbemque Capuam, agros, delubra deum,
divina humanaque omnia in vestram, patres conscripti, populique Romani dicionem
dedimus, quidquid deinde patiemur dediticii vestri passuri. Дюмезиль (Dumézil G. La religion
romaine archaïque. P. 428 [= Idem. La religione romana arcaica. P. 371 s.])
считает
текст Ливия доброкачественным
и достаточно
древним. Более
осторожно
высказывается
Дж. Пульезе (Pugliese G.
Appunti sulla ‘deditio’ dell’accusato di illeciti internazionali. P. 8 s. [= Idem. Scritti giuridici scelti. I:
Diritto romano. P. 567 s.]); который
считает, что
формула была
«конечно,
передана
анналистами
и,
следовательно,
является
довольно
древней (даже
если,
вероятно, она
не была связана
с теми
событиями, о
которых в
этом месте
рассказывает
историк)»; о
более
современной
критической
дискуссии
см.: Nörr D. Aspekte des römischen Völkerrecht. S. 6 ss. Об
институте deditio
(юридическая
литература,
впрочем,
чрезвычайно
обширна) см.: Mommsen
Th. Römisches Staatsrecht.
Bd. III, 1. S. 55 ss. [= франц.
пер. P. F.
Girard: Droit public romain. VI, 1. P. 61 ss.]; Täubler E.
Imperium Romanum. P. 14 ss.; Heuss A. Die völkerrechtlichen Grundlagen. S. 60 ss.; Frezza
P. Le forme federative e la struttura dei rapporti internazionali
nell’antico diritto romano. P. 412 ss. [=
Idem. Scritti. I. P. 416 ss.]; Paradisi
B. Deditio in fidem // Studi in onore di Arrigo Solmi. Milano, 1940. I.
[1941]. P. 284 ss.; Piganiol A.
Venire in fidem // Revue Internationale des Droits de l’Antiquité. 1950. 5 [= Mélanges Fernand
De Visscher. IV]. P. 339 ss.; Lübtow U.
von. Das römische Volk. Sein Staat und sein Recht. Frankfurt a. M., 1955. S. 643 s.; Badian E. Foreign Clientelae (264–270 B. C.). Oxford, 1958. P. 4 ss.; Bellini V. Deditio in fidem // Revue Historique de Droit Français
et étranger. 1964. 42. P. 448 ss.; Calderone S. pistij-fides. P. 59 ss.; Dahlheim W. Struktur und Entwicklung des römischen Völkerrecht. S. 5 ss.; De
Martino F. Storia della costituzione romana. II. P. 54 ss.;
Ziegler K.-H. Kriegsverträge im antiken römischen Recht // Zeitschrift der
Savigny-Stiftung für Rechtsgeschichte 102 (Rom. Abt.). 1985. S. 51 ss.; Rüpke J. Domi militiae. S. 209 s.; Watson A. International Law in Archaic Rome: War and Religion,
Baltimore; L., 1993. P. 48 ss.
[144] Это религиозно-правовое значение обряда основания отмечает: Orestano R. I fatti di normazione nell’esperienza romana arcaica. Torino, 1967. P. 47: «в течение всего римского опыта исполнению этого ритуала будет придаваться учредительное значение для юридического существования города, именно как определению “точки отсчета” юридических ситуаций».
[145] Varr. De ling. lat.
5. 143: Oppida condebant in Latio Etrusco ritu multi, id est iunctis bobus,
tauro et vacca interiore, aratro circumagebant sulcum (hoc faciebant religionis
causa die auspicato), ut fossa et muro essent muniti. Terram unde exculpserant,
fossam vocabant et introrsum iactam murum. Post ea qui liebat orbis, urbis
pricipium; qui quod erat post murum, postmoerium dictum, eo usque auspicia
urbana finiuntur. Ср.
также: Ovid. Fast. 4.
P. 819 ss.; Fest. P. 358 L. Литературe по теме см.: Catalano
P. Aspetti spaziali del sistema giuridico-religioso romano. P. 479 ss.
[146] Macr. Sat. 5. 19. 13: Sed Carminii
<viri> curiosissimi et docti, verba ponam, qui in libro de Italia secundo
sic ait: prius itaque et Tuscos aeneo vomere uti cum conderentur urbes solitos,
in Tageticis eorum sacris invenio et in Sabinis ex aere cultros quibus
sacerdotes tonderentur. На эту тему см.: De
Francisci P. Primordia civitatis. P. 104; Catalano P. Linee del sistema sovrannazionale romano. P. 104; Idem. Aspetti spaziali del sistema
giuridico-religioso romano. P. 485.
[147] Lenel O. Palingenesia iuris civilis. Lipsiae, 1889. Vol.
II. Col. 59, fr. 222. Согласно
реконструкции,
предложенной
немецким
ученым,
фрагмент из
Помпония
следует
поместить, в
тематическом
подразделении
libri ad Quintum Mucium, в
рубрику,
посвященную
завещательной
неспособности
гражданина captus
ab hostibus. О
возможности
связать
текст с
рассмотрением
postliminium говорит,
напротив: Bona F. «Postliminium in pace» // Studia et Documenta Historiae et
Iuris. 1955. 21. P. 262, Not. 58. Ему следует: Martini R.
Le definizioni dei giuristi romani. Milano, 1966. P. 200 s. Из последних работ см.: Cursi F.
La struttura del ‘postliminium’ nella repubblica e nel principato. Napoli,
1996. P. 136 s.
[148] См.: Lenel O. Palingenesia iuris civilis. Lipsiae, 1889. Vol. I. Col. 243, fr. 428. Для него речь идет предположительно о комментарии к XII tab. II. 2 (status dies cum hoste); ср. также: Bona F. Preda di guerra e occupazione privata di «res hostium» // Studia et Documenta Historiae et Iuris. 1959. 25. P. 342; Martini R. Le definizioni dei giuristi romani. P. 245.
[149] Полезный
вклад в
выявление
семантических
особенностей
бытования
термина (от miles
conductus у Плавта до
homo perditus у Цицерона)
мы находим в
работах: Milian A. Ricerche sul «latrocinium» in Livio. I: «Latro» nelle fonti preaugustee // Atti dell’Istituto Veneto di
Scienze, Lettere e Arti. 1979/1980. 138. P. 171 ss.; Idem. Ricerche sul «latrocinium» in Livio. Vol. II: Il
«latrocinium» di Perseo // Sodalitas. Scritti in onore di Antonio Guarino.
Napoli, 1984. Vol. III. P. 103 ss.; Giuffrè
V. «Latrones desertoresque» // Labeo. 1981. 27. P. 214 ss.; Morgese S. Taglio di alberi e
«latrocinium»: D. 47. 7. 2 // Studia et Documenta Historiae et Iuris. 1983.
49. P. 147 ss. Более
общая работа:
Burian J. Latrones. Ein Begriff in römischen literarischen und
juristischen Quellen // Eirene. 1984.
21. P. 17 ss.
[150] Ср.: Paul. Libr. XVI ad Sabinum = D.
49. 15. 19. 2: A piratis aut latronis capti liberi
permanent. Ленель (Lenel O.
Palingenesia iuris civilis. Vol. II. Col. 927, fr. 1911)
располагает
текст
Ульпиана в
разделе de iure gentium.
Аналогично поступают: Martini R.
Le definizioni dei giuristi romani. P. 341. Ср.: Nardi E.
Istituzioni di diritto romano. A. Testi. 1. Milano, 1973. P. 175 s.
Он выражает
недоверие,
«что коллокация
фрагмента
была
произведена
Ленелем точно»;
Lombardi G. Sul concetto di
«ius gentium». Roma, 1947. P. 206, Not. 4: «потому что
текст
Ульпиана не
касается рабства,
как
института iuris
gentium или нет, но
просто
уточняет, кто
должен считаться
hostes, с целью
установить,
должен или не
должен в отношении
того, кто был
“захвачен”,
применяться postliminium». Оба текста,
Ульпиана и
Павла, были
позднее вновь
подвергнуты
анализу
также в
работе: Ziegler
K.-H. Pirata communis hostis omnium. P. 98; из последних работ см.: Cursi M.
F. La struttura del ‘postliminium’ nella repubblica e nel principato. P.
137, 143; Sanna M. V. Nuove ricerche
in tema di postliminium e redemptio
ab hostibus. Cagliari, 2001. P. 42, Not. 53.
[151]
Определение
см. у Гая: Gai. Inst. 1.
129: Quodsi ab hostibus captus fuerit parens, quamvis
servus hostium fiat, tamen pendet ius liberorum propter ius
postliminii, quo hi qui ab hostibus capti sunt, si reversi fuerint, omnia
pristina iura recipiunt; itaque reversus habebit liberos in potestate. Si vero illic
mortuus sit, erunt quidem liberi sui iuris; sed utrum ex hoc tempore quo mortuus
est apud hostes parens, an ex illo quo ab hostibus captus est, dubitari
potest. Ipse quoque filius neposve si ab hostibus captus fuerit, similiter
dicimus propter ius postliminii potestatem quoque parentis in suspenso esse. Ср. также: Pompon. Lib.
XXXVII ad Q. Mucium = D. 49.
15. 5; Triphon. Lib. IV disput. =
D. 49. 15. 12 pr.; Paul.
Lib. XVI ad Sabinum = D. 49. 15. 19 pr. Не
стану в этой
сноске
рассматривать
бытовавшие в
историографии
различные
точки зрения
относительно
этого
института, а
также представлять
подробный
обзор
различных мнений,
имеющих
место в
современной
романистике;
отсылаю,
таким
образом, и в
отношении
библиографических
сведений, к
более новым
работам: Maffi A. Ricerche sul ‘postliminium’. Milano, 1992; Cursi M. F. La struttura del
‘postliminium’ nella repubblica e nel principato (цит. в примеч. 63); Sanna
M. V. Nuove ricerche in tema di postliminium e redemptio ab hostibus (цит. в примеч. 150).
[152] Varr. De ling. lat. 5. 86; Serv.
In Verg. Aen. 1. 62: Foedere modo lege, alias pace, quae fit inter dimicantes.
Foedus autem dictus vel a fetialibus, id est sacerdotibus per quos fiunt
foedera, vel a porca foede, hoc est lapidibus occisa, ut ipse et caesa iungebant
foedera porca. Ср.: Serv.
In Verg. Aen. 4. 242.
[153] Cic. De leg. 2. 21: Feoderum pacis, belli,
indotiarum ratorum fetiales iudices, nontii sunto, bella disceptanto.
[154] Fest. P. 198–200L: Ordo sacerdotum aestimatur
deorum <ordine ut deus> maximus quisque. Maximus videtur Rex, dein
Dialis, post hunc Martialis, quarto loco Quirinalis, quinto pontifex maximus.
Itaque in soliis Rex supra omnis accumbat licet; Dialis supra Martialem, et
Quirinalem; Martialis supra proximum; omnes item supra pontificem. Rex, quia
potentissimus: Dialis, qui universi mundi sacerdos, qui appallatur Dium;
Martialis, quod Mars conditoris urbis parens; Quirinalis, socio imperii Romani
Curibus ascito Quirino; pontifex maximus, quod iudex atque arbiter habetur
rerum divinarum humanarumque. О происхождении ordo sacerdotum, зафиксированного у Феста, см. в первую очередь: Dumézil
G. La religion romaine archaïque. P. 155 [= Idem. La religione
romana arcaica. P. 138 s.]; о тексте ср. также: D’Ippolito
F. Giuristi e sapienti in Roma arcaica. P. 91 s.; Bretone M. Storia del diritto romano. Roma; Bari, 1987. P. 108.
[155] Комментарии см.: Norden E.
P. Vergilius Maro, Aeneis. Buch
VI. 8. unveränd. Aufl. (rist. 4ª ed.
1957). Stuttgart, 1984. S.
334 ss.; Austin R. G. P. Vergili
Maronis Aeneidos liber sextus. Oxford,
1977. P. 260 ss.; Paratore E. Virgilio, Eneide, III (Libri V—VI). Milano, 1979. P.
358 s.; см. также: Büchner K.
Virgilio. 2ª ed. Brescia, 1986. S. 482. Для более общей картины см. также: Christ
F. Die römische Weltherrschaft in der antiken Dichtung. Stuttgart, 1938. S.
145 ss.; Beckemann E. Der Friede des
Augustus. 2ª ed. Münster im Westf., 1954. S. 37 s.; Basson
W. P. Virgil, Roman History and the Romans’ Destiny: Notes on Aen. VI 836–853 // Akroterion. 1975. 20, 4. P. 83 ss.; Pomathios J.-L. Le pouvoir politique et
sa représentation dans énéide de
Virgile. P. 135 s.
[156] Wlosok A. Römischer Religions- und Gottesbegriff in heidnischer und christlicher Zeit // Antike und Abendland. 1970. 16. S. 44: «Этот взгляд на историю как на деятельность богов, в которой они являются помогающими, вознаграждающими и наказывающими, – единственная форма теологии, которую может предъявить Рим. Ведь римляне никогда не приходили к теоретическому раскрытию своего определения религии и божества. Их величайшим и практически единственным теологом является поэт: Вергилий. Его “Энеида” дает не только теологическое толкование римской истории и господства в указанном смысле». В том же духе см.: Levi M. A. Augusto e il suo tempo. Milano, 1986. P. 327: «Каким бы ни было личное отношение к религиозным и метафизическим вопросам, древние считали невозможным объяснить великие исторические явления, такие как вековая история Рима, не допуская участия в них трансцендентных сил. Эпическая поэма об истории Рима или о его началах должна была рассмотреть этот вопрос: и, само собой, должна была сказать, что власть Рима была “справедливой”, т. е. что ее пожелали боги и судьба».
[157] Serv. In Verg. Aen. 6. 852.
[158] Ср. в этом смысле: Klingner F. Virgil und die römische Idee des Friedens // Idem. Römische Geisteswelt. 4ª ed. München, 1961. S. 601: «Римский термин pax, по идее правоотношение между двумя партнерами, в действительности является системой господства. Рим – партнер, который сам по себе регулирует отношения, устанавливает условия: это называется pacis leges dicit или imponit. В начале стоит победа Рима или добровольное подчинение противника». Более широко об использовании глагола imponere см.: Hoffmann J. B. Impono // Thesaurus Linguae Latinae. Lipsiae, 1934–1964 [1938]. Vol. VII, 1. Coll. 650 ss. Выдающийся немецкий ученый располагает фрагмент Вергилия среди текстов, помещенных в разделе «imponere leges, ius sim.» (col. 657). О глаголе см. также вкратце: Ernout, Meillet. P. 521.
[159] О подоплеках
текста
Вергилия см.: Eggerding F. Parcere subiectis. Ein Beitrag zur
Vergilinterpretation // Gymnasium. 1952. 59. S. 31 s.
Следует
принять во
внимание, что
обязанность parcere
подчиненных
врагов, часто
встречающийся
мотив в
политической
и
юридической мысли
республиканской
эпохи (Cic.
De off. 1. 35: Quare
suscipienda quidem bella sunt ob eam causam, ut sine iniuria in pace vivatur, parta autem
victoria conservandi ii, qui non crudeles in bello,
non inmanes fuerunt, ut maiores
nostri Tusculanos, Aequos, Volscos, Sabinos, Hernicos in civitatem etiam
acceperunt; Liv. 30. 42. 16–17: Populum Romanum eo invictum esse, quod in
secundis rebus sapere et consulere meminerit; et hercule mirandum fuisse, si aliter
faceret; ex insolentia, quibus nova bona fortuna sit, impotentis
laetitiae insanire; populo Romano usitata ac propre tam obsoleta ex
victoria gaudia esse, ac plus paene parcendo victis quam vincendo
imperium auxisse),
становится
затем в
идеологии
Августа одним
из
стержневых
моментов
деятельности
принцепса (Res Gestae. 1. 3. 15–16: Externas gentes, quibus tuto ignosci
potuit, conservare quam excidere malui).
[160] См. глубокие замечания: Lana I. La concezione della pace a Roma: Lezioni. Torino, 1987. P. 84: «Ключевые слова следующие: egere, imperium, populi, pax, subicere, debellare. Все эти слова полны смысла и значения, среди них мир предстает в центре как инструмент управления всем миром при помощи власти, которая простирается вне простого исполнения власти, проявляясь как инструмент, способный восстановить справедливость в том смысле, что он требует подчинения всех народов воле судьбы: тот, кто не принимает ее, оказывается запятнанным грехом высокомерия, для которого нет ни прощения, ни милосердия». См. также: Haffter H. Politischen Denken im alten Rom // Idem. Römische Politik und römische Politiker. S. 52 ss., esp. S. 53: «Der Kampf gilt Gegnern, deren Wesen und Gebaren eine Herausforderung darstellt. Wer die durch das imperium Romanum verkörperte politische, rechtliche, sittliche und kulturelle Ordnung nicht anerkennt, ist ein Feind aller, ist ein Verächter dessen, was der Völkergemeinschaft frommt, ist ein superbus»; Traina A. Superbia // Enciclopedia Virgiliana. Roma, 1988. IV. P. 1072 ss., esp. P. 1074. Он подчеркивает, в какой степени стих parcere subiectis et debellare superbos представляет собой «этико-политическое оправдание римского империализма, по крайней мере, со времен Плавта и Катона». Более широко, о superbia как категории политической борьбы см.: Helleguarch J. Le vocabulaire latin des relations et des partis politiques sous la Rèpublique. Paris, 1963. P. 339 ss. Французский ученый подчеркивает, впрочем, именно в связи с фрагментом Verg. Aen. 6. 851–853, глубокую неприязнь римлян к данной идее: «Эта неприязнь к superbia знакома Риму, который имел склонность приписывать ее своим врагам и которую он установил как одну из черт своего политического образа завоевателя народов, которые оказывались виновными в ней».
[161] См. из недавних работ: Sini F. Impero
Romano e religioni straniere: riflessioni su universalismo e tolleranza nella
religione politeista romana // Sandalion. 1998/1999.
[2001]. 21/22. P. 57 ss.; Idem. Sua
cuique civitati religio. P. 1 ss.
[162] Teuffel W. S. Geschichte der römischen Literatur. 7ª
Aufl. Leipzig, 1920 [rist. an. Aalen, 1965]. II. S. 137 s.; Schanz M., Hosius C. Geschichte der
römischen Literatur. Bd.
II. S. 380. Фрагменты были собраны: Funaioli H. Grammaticae Romanae fragmenta. Lipsiae, 1907 [rist. Roma, 1964]. P. 457 ss.
[163] Funaioli H. Grammaticae Romanae. P. 461, fr. 10; Bona F. Contributo allo studio della
composizione del «de verborum significatu» di Verrio Flacco. P. 66 s. Ср. у того же Феста: Fest. P. 296L: Pacionem antiqui dicebant,
quam nunc pactionem dicimus; unde et pacisci adhuc, et paceo in usu remanet.
[164] Ср. также: Isid. Orig. 5. 24. 18: Pactum dicitur inter partes ex pace conveniens scriptura, legibus ac moribus comprovata; et dictum pactum quasi ex pace factum, ab eo quod est paco, unde et pepegit. О фрагменте Ульпиана см.: Ceci L. Le etimologie dei giureconsulti romani. Torino, 1892. P. 165; De Visscher F. Pactes et religio // Idem. études de droit romain public et privé (trois. ser.). Milano, 1966. P. 410; Carcaterra A. Le definizioni dei giuristi romani. Metodi, mezzi, fini. Napoli, 1966. P. 199. Последний считает содержание фрагмента «убедительным примером (этимологического) определения».
[165] См.: Walde, Hofmann. II. Heidelberg, 1954. S. 231 s.; Ernout, Meillet. P. 473.
[166] Глагол pacere
встречается
в двух
фрагментах
кодекса
децемвиров. Tab. I, 6–7: Rem ubi pacunt, orato. Ni pacunt in
comitio aut in foro ante meridiem caussam coiciunto (Fontes Iuris Romani
Anteiustiniani. I. P. 28). Обсуждение этого текста, хотя и с различными толкованиями, см.: Gioffredi C. Diritto e processo nelle
antiche forme giuridiche romane. Roma, 1955. P. 151; Idem. Rem ubi pacunt orato: XII
Tab. 1, 6–9 (Per la critica del testo
decemvirale) // Bullettino dell’Istituto di Diritto Romano. 1973. 76. P. 271 ss.; Lévy-Bruhl
H. Recherches sur les actions de la loi. P., 1960. P. 206 s.; Pugliese G. Il processo civile romano. Vol. I: Le legis actiones. Roma, 1962. P.
402 s.; Kaser M. Das römische Zivilprozess. München, 1966. S. 83 s. Behrends
O. Der Zwölftafelprozess. Zur Geschichte
der römischen Obligationenrecht. Göttingen, 1974. S. 77 ss.; Archi G. G. Ait
praetor: «pacta conventa servabo». (Studio sulla genesi e sulla funzione della
clausola nell’ «Edictum Perpetuum») //
Idem. Scritti di diritto romano. Milano, 1981. I. P. 493, Not. 28; Nicosia
G. Il processo privato romano. II. P. 68 ss.; Manfredini A. Rem ubi
pacunt, orato // Atti del Seminario sulla problematica contrattuale in diritto
romano. Milano, 1988. P. 73 ss.
Второй
фрагмент: Tab. VIII, 2: Si membrum rupsit, ni cum eo
pacit, talio esto (Fontes. P. 53). Об этой норме см.: Alburquerque
J. M. Historia del «pactum» antes del «edictum»: «pactum» como acto de paz
en las XII Tablas // Estudios en omenaje al profesor Juan Iglesias. Madrid,
1988. III. P. 1110 ss. Беглый обзор см.: Santalucia B. Diritto e processo penale nell’antica Roma. Milano, 1989. P. 40.
[167] Ernout, Meillet. P. 473. В том же духе см.: Milani C.
Note sulla terminologia della pace nel mondo antico // La pace nel mondo antico,
Contributi dell’Istituto di storia antica XI / A cura di M. Sordi. Milano, 1985. P. 25.
[168] Lana I. La pace nel mondo antico // Studia et Documenta
Historiae et Iuris. 1967. 33. P. 9. В
том же духе
см.: Idem. Studi sull’idea della pace nel mondo antico. P. 21
(выдержка).
[169] Sordi M. ‘Pax deorum’ e libertà religiosa nella storia di Roma // La pace nel mondo antico. P. 146 ss., esp. P. 147: «Древность этой формулы и происхождение pax от корня pangere, который обнаруживается в архаическом обычае pangere clavum, который Ливий упоминает среди piacula, совершаемых во время эпидемии чумы 364 г. “pacis deum exposcendae causa” (Liv. VII, 2 e 3), побуждает меня выдвинуть гипотезу о том, что pax deum находился у самых истоков римского понятия pax». Выводы ученой не полностью разделяются: Montanari E. Il concetto originario di ‘pax’ e la ‘pax deorum’ // Concezioni della pace. P. 56: «В итоге, главное возражение, которое мы хотим выдвинуть против интерпретации Сорди, касается ее попытки показать генетическое предшествование религиозного понятия pax deorum по отношению к политико-правовому понятию pax. По нашему мнению, более уместно было бы говорить о сосуществовании сходных значений: как потому, что иначе мы рисковали бы установить априорную “религиозную” категорию, предшествующую и отделенную от “правовой” категории, что с трудом можно предположить для архаического Рима, так и потому, что часто как ситуации, которые надо было искупить, так и действующие лица, избранные для искупления, содержат не только prodigium, знак deorum ira, но также и высокую степень политико-социального напряжения; а также потому, что каждая юридическая pax, имеющая общественное значение, в любом случае, объявлена под защитой testes foederis и, прежде всего, Юпитера».
[170] Liv. 7. 3. 3–6: Itaque Cn. Genucio L. Aemilio
Mamerco iterum consulibus, cum piaculorum magis conquisitio animos quam corpora
morbi adlicerent, repetitum ex seniorum memoria dicitur pestilentiam quondam
clavo a dictatore fixo sedatam. Ea
religione adductus senatus dictatorem clavi figendi causa dici iussit. Dictus
L. Manlius Imperiosus L. Pinarium magistrum equitum dixit. Lex vetusta est,
priscis litteris verbisque scripta, ut, qui praetor maximus sit, idibus
Septembribus clavum pangat; fixa luit dextro lateri aedis Iovis optimi maximi,
ex qua parte Minervae templum est. Eum clavum, quia rarae per ea tempora
litterae erant, notam numeri annorum fuisse ferunt eoque Minervae templo
dicatam legem, quia numerus Minervae inventum sit. Ср.: Liv. 8. 18. 11–12. О lex vetusta и религиозно-правовых основаниях, связанных с обрядом clavifixio, см., среди прочих: Heurgon J. L. Cincius et la loi du «clavus annalis» // Athenaeum. 1964. 42. P. 432 ss.; Idem. Magistratures romaines et magistratures
étrusques // Les origines de la République romaine. Vandoeuvres; Genève, 1966.
P. 105 ss.; Magdelain A. Praetor
maximus et comitiatus maximus // Iura. 1969. 20. P. 257 ss.; Pena
M. J. La «lex de clavo pangendo» // Historia Antiqua. 1976. 6. P. 239 ss.; Poma G. Le secessioni della plebe e il
rito dell’infissione del «clavus» // Rivista di Storia Antica. 1978. 8. P. 39
ss.; кратко см. также: Sabbatucci D. La religione di Roma antica. P. 313 s.
[171] В отношении значений и семантического спектра этого слова ср.: Fugier
H. Recherches sur l’expression du sacré dans la langue latine. P. 172 ss.; Benveniste
é. Le vocabulaire des institutions indo-européennes. Vol. 2. P. 265 ss.; Wagenvoort H. Wesenzüge altrömischer Religion // Aufstieg und
Niedergang der römischen Welt. B.; N. Y., 1972. Bd. I, 2. S. 348 ss. [переиздано с заглавием: Characteristic Traits of Ancient Roman Religion
// Idem. Pietas. Selected Studies in
Roman Religion. Leiden, 1980. P. 223 ss.]; Lieberg
G. Considerazioni sull’etimologia e sul significato di religio // Rivista
di Filologia e di Istruzione Classica. 1974. 102. P. 34 ss.; Muth R. Von
Wesen römischer religio // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. B.; N.
Y., 1978. Bd. II, 16. S. 1290
ss.; Schilling R. L’originalité du vocabulaire
religieux latin // Idem. Rites,
cultes, dieux de Rome. P., 1979. P.
30 ss.; Montanari E. Religio //
Enciclopedia Virgiliana. Roma, 1988. IV. P. 423 ss.
[172] Еще поэт Энний воспевал подобным образом древнейшее основание Города: Augusto augurio postquam inclita condita Roma est (Suet. August. 7: cum, quibusdam censentibus Romulum appellari oportere quasi et ipsum conditorem urbis, praevaluisset, ut Augustus potius vocaretur, non solum novo sed etiam ampliore cognomine, quod loca quoque religiosa et in quibus augurato quid consecratur augusta dicatur, ab auctu vel ab avium gestu gustuve, sicut etiam Ennius docet scribens: Augusto augurio postquam inclita condita Roma est.); ср. также: Liv. 1. 4. 1: Sed debebatur, ut opinor, fatis tantae origo urbis maximique secundum deorum opes imperii principium. Различные «основания», предметом которых якобы был Рим в разные эпохи, были изучены: Grandazzi А. La fondation de Rome. Réflexion sur l’histoire. P., 1991; см. в особ. P. 195. Французский ученый считает, что римляне вполне осознавали «веч